Маркус был напуган непривычной обстановкой и к тому же не забыл, что Марсения ему не понравилась, и всем телом прижался к Геррелю, обхватил его руками и ногами. А Геррель просто стоял. На помощь Марсении подоспели две девушки. Зилла краем глаза увидела, как Фило беспомощно смотрит на все это.
— Геррель, ради бога, скажи ей «нет»! — закричала Зилла. И наслала на Маркуса все защитные чары, какие только знала.
— Иди к бабушке, малютка, — сказала госпожа Марсения Маркусу. — И хватит этих глупостей.
Рыдающего Маркуса отодрали от Герреля и водрузили на стол. Он был в полнейшем ужасе. Чары Зиллы были разрушены и развеяны. Как будто от нее оторвали половину. В этот миг Зилла отчасти поняла, каково было Геррелю, когда от него оторвали Марка. Две девушки раздевали Маркуса. Марсения стиснула в обеих руках нож в отблесках пламени, воздела его и принялась нараспев молиться Богине. «Богине! Какова наглость!» — подумала Зилла. Она не могла пошевелиться. Тяжкая сила пригвоздила ее к концу стола. Но Геррелю ничего не мешало, он был свободен. Зилла точно это знала — еще до того, как он повернулся к ней, крича глазами и улыбаясь губами. «И он еще просит меня о помощи! — чуть ли не закричала Зилла самой себе. — Ты просишь меня, чтобы я не допустила, чтобы Маркус стал как ты! Ты сам мог этому помешать, да, ты, Геррель, прекратить все в мгновение ока, стоило только захотеть. Ты такой сильный, что эта… сущность, вселившаяся в твою мать, пьет и пьет тебя, а ты еще жив!»
Но Геррель, разумеется, не мог ничего захотеть. Не мог он захотеть ничего, что вырвали из него, чтобы создать Марка.
Зилла как раз собиралась мысленно пнуть Герреля и отшвырнуть в сторону — проку от него все равно никакого, — но тут увидела, что была к нему несправедлива. Геррель все же совершил один крошечный поступок. Ради Маркуса. Маркус на столе визжал и бился — и был окружен маленьким треугольником пространства, куда никто не мог проникнуть. Это был словно призрак шалаша Иа-Иа. Маркус ментально сжался внутри шалаша и сеял кругом единственные защитные чары, которые умеют насылать маленькие дети, — страх. Страх волнами бил двух девушек, пытавшихся раздеть Маркуса, и мешал им двигаться. Даже клинок в руках Марсении, кажется, дрогнул. И Маркус кричал и кричал — и это было ужасно.
«Ну а толку-то?» — в ярости подумала Зилла. Но потом поняла. Геррель снова обошел ту иллюзорную комнату и воплотил ее — настолько, что Маркус мог там укрыться. Геррель думал, что больше ни на что не способен. Зато Зилле стало чуть легче дышать — и Геррель считал, будто этот простор для маневра поможет ей восстать против Марсении.
«Не могу! — подумала она. — Неужели он не знает, что я не могла сопротивляться даже собственной матери? Вечно убегала. Я не могу даже посмотреть Марсении в глаза — а он хочет, чтобы я…»
А-а, вот оно что! Надо вытащить сюда Марка.
Думать, что это невозможно, было некогда. Маркуса уже раздели.
— Фило, помогай! — крикнула она, заглушив монотонный речитатив Марсении, и мысленно нацелилась на Землю, на Марка.
Тод выскочил на террасу — и увидел, что Маркус голый, а Марсения уже вовсю благословляет клинок. От этого зрелища наследный дар в нем взыграл, словно разъяренный зверь. То ли от гнева, то ли от странного ощущения энергии с противоположным знаком, которое исходило от стоявшего за спиной Пауля, — так или иначе, Тод впервые за много лет почувствовал, как наследный дар выходит из-под контроля. Повеяло необузданной магией. Тод похолодел. В таком состоянии от него не будет никакой пользы. Но потом он услышал голос своего старого наставника: «Время от времени он все равно будет брать верх, но он знает, что делает, — вот увидишь». Ну, будем надеяться, что старикан не ошибался, подумал Тод — и выпустил зверя на волю.
И услышал собственный голос, громоподобный, гораздо ниже обычного:
— Прекратить! Это порочит имя Богини! Я запрещаю!
С другой стороны лужайки из-за деревьев с треском вылетел светлый силуэт и разметал толпу зрителей. К своему изумлению, Тод увидел Джоша, а ведь он был уверен, что Джош уже на полпути во Фриньен. Кентавр галопом проскакал между огненными чашами и медленно остановился, встреченный тяжелыми волнами силы, застыл между двумя огнями лицом к Тоду, гневно роя землю копытом.
— Ты, ведьма, оставь в покое этого ребенка! — выдохнул он. — Я предупреждаю…
И вдруг настало безвременье и неподвижность.