Всплыть на полюсе!

— Я заказал в Североморске литературу и буду этим заниматься, как только освоюсь на корабле.

— Слушайте, штурман! В таком случае вам сам бог велел стать для начала нашим корабельным историком. Правда, исторический журнал у нас ведет замполит. Вы будете его правой рукой.

Геннадий обрадовался: пожалуй, это дело по нему. И смотрел, не решаясь перебить командира, увлеченного своей идеей.

— Вы понимаете, штурман, все в жизни проходит. Люди, корабли рождаются и умирают, а написанное нами остается, продолжает жить. И передается новым поколениям моряков. Уверяю вас, придет время и нас с вами вспомнят, скажут, вот они осваивали первые советские атомоходы, совершали далекие плавания и прочее такое…

Геннадию понравилась идея, но еще больше, пожалуй, удивила его восторженность командира, все время казавшегося сухарем и службистом.

— Я еще кинолюбительством увлекаюсь, — обронил Геннадий. И точно масла в огонь подлил.

— Вот и отлично! Значит, вы будете писать историю и иллюстрировать фильмом собственного производства!

Доронин посмотрел на часы, встал, и его лицо опять приняло строгое выражение.

— Учтите, история историей, а по устройству корабля я вас еще погоняю…

С этими словами он вышел. Геннадий направился к столику, за которым над картами сидел Таланов.

— Поздравляю, вам здорово повезло, — сказал он с улыбкой. — С нашим командиром не так-то просто найти общий язык.

— Странно. Он так заинтересовался моим кинолюбительством…

— Минутное настроение… Я это на себе испытал.

6

Рано просыпался жилой городок подводников. Машины к кораблям уходили в семь утра, а незадолго до этого на улицах, при свете фонарей, точно призраки, возникали из снежной пелены фигуры в черных шинелях.

Геннадий обрадовался, издали приметив Таланова, подошел к нему и, козырнув, весело сказал:

— Метет, товарищ капитан третьего ранга. По всем правилам север…

— Что вы! Иногда за ночь снежные горы вырастают. А в общем, север не так уж страшен. Возможно, где-то на Новой Земле затеряешься, а у нас дорогу к остановке спутать нельзя. Круглые сутки горят уличные фонари. Цивилизация…

Две яркие фары осветили толпу. Геннадий с Талановым последними вошли в автобус и устроились на заднем сиденье.

Вскоре автобус плавно подошел к знакомому дому.

Процедура переодевания и выполнение всех формальностей занимала каких-нибудь десять — пятнадцать минут. И офицеры шагали к своим кораблям.

— Смотрите, какая пестрая гамма цветов, — сказал Таланов, закинув голову вверх. — Такое можно наблюдать только у нас в Заполярье.

Геннадий присмотрелся: всходило солнце, у самого горизонта небо было темно-синее, выше к зениту оно незаметно светлело и постепенно переходило в бледно-розовый цвет. Действительно, чудеса природы! Ни одному художнику не придет на ум такое фантастическое сочетание цветов.

Они подошли к кораблю. Вслед за командиром боевой части Геннадий спустился в центральный пост и первым, кого он увидел, был мичман Пчелка-Дубовик.

Комкая в руках ветошь, он рапортовал Таланову, а затем, словно желая подчеркнуть свое уважительное отношение к Кормушенко, произнес громко и раскатисто:

— Здравия желаю, товарищ лейтенант! Як здоровья, товарищ лейтенант?

Геннадия трогало участие, забота и больше всего подкупала интеллигентность этого добродушного, круглолицего, улыбчивого человека.

По утрам Геннадий с удовольствием наблюдал, как мичман, облачившись в комбинезон, командовал: «Дать давление гидравлики!» — и начинал проверку рулевого хозяйства.

Не так сложились отношения у Геннадия с другим своим подчиненным — старшиной команды штурманских электриков Василием Голубевым. Он, скрытный, замкнутый, нелюдимый, ко всем, в том числе и к Геннадию, относился с подозрением.

Хотя Геннадий знал, почему так происходит, но от этого не легче столько времени быть рядом с человеком и ничего от него не услышать, кроме служебных разговоров. Отчасти Геннадий винил себя, свою неопытность. Нужно обладать какими-то качествами, чтобы человек проникся доверием, а он прямо в лоб спрашивает: «Ну, как жизнь?» И Голубев так же отвечает: «Ничего, живем нормально».

Однажды Геннадий обратился за советом к Пчелке и услышал, что ничего в таких случаях не надо делать. Пройдет время, и все образуется. «Он привыкнет к вам, вы к нему. Через годик не узнаете Васю Голубева».

«Год — слишком долгий срок. Хорошо бы побыстрее», — подумал Геннадий. Зато на службу он не сетовал. Через несколько месяцев после прихода на корабль стать полным хозяином штурманского комплекса — это немало. А все он, Таланов, со своими причудами, странностями… Одно хорошо: ни во что не вмешивается, не сует всюду нос, не нервирует… Обычно, придя утром на корабль, выслушивает доклады подчиненных, как будто думая о чем-то другом, но в ходе разговора умеет схватить главное, даст указания, затем отпускает всех, в виде напутствия повторяя одну и ту же любимую фразу: «Время деньги, а денег нет», и больше не мельтешит перед глазами, забьется куда-нибудь в укромный уголок и читает научно-фантастические романы.