Вспоминая Михаила Зощенко

Нужно сказать и еще об одном влиянии на Зощенко: зима 1918 года прошла "под знаком Ницше" (и позднее, в марте 1920 года, писал он мне: "...посылаю тебе две любимейшие мои книги - конечно, Блок и, конечно, Ницше").

Влияние Ницше ощущается и в письме ко мне из Архангельска зимой 1918 года ("Глаза мои устали, утомились, и не видел я истину, которую Вы мне дали"), и в "Философских раздумьях", или, как он еще их назвал, в "памфлете-поэме" "Боги позволяют". Тут и стиль, и мысли - все от Ницше.

Идея поэмы: боги позволяют лгать, чтобы человек мог казаться себе человеком. А фон опять тот же: любовь, любовь...

И все остальное, сохранившееся от этих лет, - все о любви, о поисках гармонии в отношениях мужчины и женщины.

Писалось все это в холодном, голодном, темном - революционном Петрограде...

А революция?.. Революция тогда многими из нас еще не воспринималась. Какая она - было еще трудно понять в "развороченном бурей быте"... Понимание пришло потом, позднее, с годами...

От первых революционных лет сохранилось его письмо к "Принцессе Грезе" - сотруднику "Журнала для женщин", куда молодой автор думал послать свои новеллы, свои "cartes postales", свои "гимны нежной лжи":

"У меня есть несколько милых нелепостей, несколько печальных "cartes postales" и несколько писем, не посланных женщинам, ибо часто они не были достойны. Я пришлю их Вам, если Вы позволите, Принцесса? Мой друг сказал, что это подойдет к журналу вашему..."

Сохранились еще две вещи. Единственные в своем роде. Они не только не имеют никакого отношения к "любовному циклу" - в них уже нечто такое, что вплотную приближает Зощенко к тому, с чем он вскоре появится перед читателем.

"Чудесная дерзость" - фельетон, в котором он выразил презрение к "бесславному" премьеру Керенскому и невольное восхищение "чудесной дерзостью большевиков".

Осенью 1918 года он послал фельетон в "Красную газету", подписавшись псевдонимом "M. M. Чирков". Его не напечатали. В "Почтовом ящике" был ответ: "Нам нужен ржаной хлеб, а не сыр бри".

Словно обидевшись на отказ, Зощенко пишет "cartes postales", где впервые и появляется его будущий герой. Он не слыхал, не знает напечатанного в газете слова. А если не знает он, значит, такого слова нет! Он мнет газету и провозглашает: "Сегодня возбужду вопрос с точки зрения!"

...Дальше - осень, зима 1918-1919 года, работа инструктором по кролиководству и куроводству в совхозе "Маньково" Смоленской губернии. Красная Армия, фронт, демобилизация.

Летом 1919 года Михаил Зощенко работает старшим милиционером на станции Лигово, и тут "юмористический уклон" его дарования окончательно берет верх над "красивыми изысками". Он пишет товарищу по службе, старшему милиционеру Форсбергу, свои забавные "Приказы по железнодорожной милиции и уголовному надзору ст. Лигово".

В них уже хорошо чувствуется будущий писатель -его неповторимый стиль, его необыкновенное умение подмечать все смешное и пошлое.

И этот юмор, это желание добродушно посмеяться даже над своими близкими и друзьями - и в его, как он сам выражался, "приватных" письмах к товарищам гимназических и студенческих лет Александру Васильевичу Елкину и Павлу Михайловичу Лялину, и в письме - это уже лето - осень двадцатого года - к младшему брату Виталию.

В письмах к Лялину и брату один и тот же прием - юмористический рассказ о посылке письма "с оказией".

В других письмах 1920 года - тоже поиски "стиля". Характерно в этом смысле письмо к сестре Валентине.

"Я нашел способ передать на бумаге живую человеческую речь", - говорил он тогда.

Летом 1919 года Зощенко поступает в Студию, организованную при издательстве "Всемирная литература", которым руководил А. М. Горький. Здесь были открыты отделения прозы, поэзии, критики и переводов. Помещалась Студия на Литейном проспекте, но с осени 1919 года ее перевели в только что открытый Дом искусств на Мойке, угол Невского.

И здесь, под руководством Корнея Ивановича Чуковского, который вел занятия в отделении критики, учится Михаил Зощенко.

Сначала - критические статьи.

Задуман был обширный цикл: обзор литературы 1910-1920 годов, книга "На переломе".

В нее входили (по сохранившейся записи Зощенко) следующие разделы:

1. Реставрация дворянской литературы.

1. Лаппо-Данилевская.

2. С. Фонвизин.

2. Кризис индивидуализма.

1. Зайцев и Гиппиус. Поэзия безволья.

2. Неживые люди (Инбер, Северянин, Вертинский).

3. Трагический рыцарь (Блок).

3. На переломе.

1. Ал. Блок (поэма "12").

2. Поэт безвременья (Маяковский).

4. Ложнопролетарская литература.

1. Поэзия борьбы и разрушения.

2. Имитация Уитмена.

5. Литературные фармацевты.

1. Брик.

2. Шкловский.

3. Эйхенбаум.

4. Чуковский ("Некрасов").

6. Нигилисты и порнографы.

1. Арцыбашев ("Санин").

2. Вербицкая ("Если ты целуешься").

3. Каменский.

От первой части остались лишь наброски, относящиеся к романам Лаппо-Данилевской - "Русский барин", "Долг жизни", "В тумане жизни".

Разбор романа другого автора, тоже "дамы-писательницы", Софьи Фонвизин, - "В смутные дни" - не начат.

Зощенко развенчивает и осмеивает эту "реставрацию дворянской литературы", сближает ее с "бульварной литературой".