Вспоминать, чтобы помнить (Remember to Remember)

А когда исчерпаны все возможности, можно отправить петицию птицам, зверям, деревьям, улиткам, оленям и слизням в общественных заповедниках и от имени покинутого, страждущего человечества попросить выделить маленький, ну совсем маленький уголок природного парка такому же, как они, живому существу, двуногому млекопитающему под названием человек... Человек, о, человек, какое печальное зрелище являешь ты! Ты отвел заповедные земли прирученным тварям, но не позволяешь никому из твоего племени, каким бы измученным, одиноким и несчастным он ни был, селиться среди них. Ты отвел тысячи и тысячи акров солнечных земель прекрасным зверям для того, чтобы раз в год иметь возможность целых тридцать дней кряду ходить по девственным лесам и беспощадно убивать невинных тварей. И при этом не позволяешь серьезному художнику, человеку, у которого нет никакого желания охотиться, калечить и убивать кого бы то ни было, жить среди прекрасных и невинных диких обитателей заповедных земель... Человек, человек, к какому странному племени принадлежишь ты! Услышав ночью писк младенца, ты бросаешься к нему, трепеща от волнения. И в то же время можешь, не дрогнув, следить, как агонизируют целые народы, если те принадлежат к «врагам». Сначала ты нежно вскармливаешь маленьких оленят, а когда те подрастают, хладнокровно убиваешь. Посылаешь несчастным жертвам войны в Европе еду и одежду, но не делаешь ничего для того, чтобы не дать избранным тобою же представителям развязать новую войну. Когда дело касается войны, ты на коне, но как только речь заходит о Том, чтобы установить на земле мир и счастье, становишься беспомощней улитки или слизня.

Возможно, я самый последний дурак, так как продолжаю верить в то, что человек может измениться. Возможно, мой брат Бенджамин — еще больший дурак, чем я. Возможно даже и то, что святой Франциск — самый большой дурак на свете. Если верить в тебя, о, человек, молиться за тебя, помогать тебе, поддерживать тебя означает быть дураком, тогда я хотел бы остаться им навсегда. Лучше я тысячу раз буду дураком, чем окажусь на стороне тех, кто вопит: «Невозможно!» Нет ничего невозможного, утверждаю я. А что говорит мой брат Бенджамин? Он говорит вот что: «Я не знаю ничего, что не было бы в человеке законченно и совершенно!»

На это я могу сказать только: «Аминь! Аминь, мой милый брат! Аминь!»

Художник и публика

Суть этой речи, которая продолжалась добрую часть путешествия, сводилась к тому, что художникам надо учиться помогать друг другу. Они должны помогать друг другу, если хотят помочь себе. И они могут это сделать — не важно, в каком состоянии находится общество, в котором они живут.

Раттнер говорил о сегодняшней Америке, он говорил об огромных, невиданных доселе возможностях, которые есть как у художника, так и у публики. Ведь эта пара тесно связана между собой.

Любопытно, что свой монолог он начал с того, что заговорил о так называемых неудачниках, среди которых всегда можно найти великие имена. Какое богатое наследство оставили миру такие «неудачники» — даже в материальном исчислении! Бывает, всего лишь одна картина продается за такую сумму, что, получи они ее в свое время, этого хватило бы им с лихвой до самой смерти. А при их жизни никто не осмеливался рисковать. (Хотя во многих других областях люди обычно рискуют охотно и смело.) Не станем говорить уже о том, что если бы этим художникам дали хотя бы малую часть заработанных ими денег, они подарили бы миру еще много сокровищ, принесли бы еще много богатства. Подчеркиваю, сейчас речь идет только о долларах и центах. Ведь искусство приносит доход, хотите — верьте, хотите — нет. Оно не приносит доход только самому художнику, вот в чем дело. Во всяком случае, не всегда. О тех, которым удалось получить еще при жизни компенсацию за труды, мы здесь не говорим. Мы говорим о тех, кого не признавали, отвергали, убивали. Мы говорим о тех, которые обогатили своим трудом других, а сами не получили ничего, кроме насмешек и оскорблений. И тут возникает важный вопрос: «Кто теряет больше, художник или публика?» (Не говоря уже о самом искусстве.)

А теперь давайте глянем, какие баснословные суммы стоят картины, ну, например, Ван Гога, Гогена и Модильяни. Сколько денег насчитаем мы? Хватит их на жизнь Ван Гога? Да. Хватит на Ван Гога и Гогена? Да. А на всех троих? Безусловно. На самом деле их хватит на дюжину и даже больше художников. Хватит не только на еду, жилье и одежду, на краски, кисти и холсты, но даже на все остальное — на путешествия, к примеру. Они могли бы даже позволить себе получать удовольствие от жизни — то, что даже идиоты в психушках получают.

Однако как понять, какого художника надо поощрять?