Вспоминать, чтобы помнить (Remember to Remember)

Это произошло в тот раз, когда мы рассматривали зверюшек Буфано, в беспорядке разбросанных по разным его «проектам»; именно тогда в моем сознании личность святого Франциска предстала во всем своем величии. Я задумался о тех славных и честных деяниях, которые ему приписываются, вспомнил, как он сорвал с себя одежду в зале суда и остался стоять перед своим отцом в одной лишь власянице и как, облачившись в рубище и захватив с собой нищенскую суму, пошел открывать людям глаза; я подумал и о том, как естественно, что одинокий человек с помощью только сердечного пыла, правды и искренности смог обратить души тысяч людей к добру, сделать так, что повсюду его встречали с радостью и благословением, принести мир и счастье всем людям. Я подумал, что такое случалось не раз, а множество раз в истории человечества и что это может случиться снова сегодня или завтра, когда дух человека поднимется до такой высоты, достигнет такого величия, что мир не сможет этого не заметить. Люди, оказавшие огромное влияние на человечество, не обладали никакой материальной властью; все они отказались от земных благ, полагаясь лишь на горевший в них Божественный дух. Что же, все они глупцы, простаки, больные мечтатели? И мы должны подвергать сомнению их искренность, любовь к истине и честность? А их самих считать возмутителями спокойствия, фанатиками и безумцами?

О таких людях можно только сказать, что они — как скалы, нежные скалы, счастливые скалы, мудрые и сострадательные скалы. Они прорвали удушающую паутину. Их жесты проникновенны и торжественны. Их деяния подобны монументам, над которыми не властны ни время, ни стихии.

***

Почти всем лучшим произведениям прославленных скульпторов нашего времени место в салоне, морге или будуаре. Похоже, большинство из них созданы, чтобы только ублажить других художников. Они не стоят где-нибудь в гуще жизни, не борются с непогодой или хотя бы с общественным мнением — они спрятаны, защищены, открыты взорам лишь элиты или снобов. То же самое можно сказать и о современной живописи. Культ гения завел нас в тупик. Те виды искусства, которые призваны находиться среди людей, которым, как воздух, нужны общественная жизнь, те виды искусства, которые оживляют и омолаживают ту вялую, нездоровую атмосферу, в которой мы живем и движемся, прячут от наших глаз. Я имею в виду не только живопись и скульптуру, но также театр, танец, искусство костюма и т.д. В сегодняшней Европе, истерзанной войной и лежащей в руинах, мы видим больше свидетельств культурной и художественной жизни, чем в процветающей Америке. В области искусства мы отстали от остального мира лет на сто. У нас есть все, чтобы в мгновение ока оказаться в нужном месте, где свершается нечто живительное и волнующее. Но мы там никогда не оказываемся вовремя, а только спустя десять, двадцать, пятьдесят лет — словно гости с другой планеты. Если у нас недостаток гениальности, то в Европе — переизбыток; мы могли бы ввозить гениев, как ввозим вина и шерсть. При нехватке идей можем ввозить и идеи. Если мы вдруг осознаем, как глубоко несчастны, нам ничего не стоит послать во все концы земли наших серебряных птиц за elan vital*, разлитой по бутылкам и запечатанной. Мы еще несчастнее, чем решаются думать самые смелые из нас. Мы холодны и бесплодны, мы безрадостны, больны сердцем и разумом; нас душат и подавляют земные блага, страх перед переменами, риском и, больше всего, страх перед новыми идеями. Если мы к чему-то стремимся, так это к «гарантированной безопасности». И мы ее имеем. Мумифицируя себя заживо.

* Жизненной силой (фр.).