Вспомни меня

Ведя посетителей в гостиную, я прислушиваюсь к разговорам – болезни родителей, смешки над последней размолвкой в школьном комитете. Я разливаю шипучку, думая, поделится ли Джоанна своими новостями. Она скрытная; я сомневаюсь, что ее подруги вообще в курсе существования Саймона. Однако, к моему удивлению, сестра бесстрашно вываливает все о его внезапном бегстве. Остальные, оказывается, не просто знают об этих отношениях, но почти все знакомы с Саймоном лично. Видимо, дело в том, что я застаю только одну из пяти встреч, проходящую у нас. Я вижу только верхушку айсберга, а на самом деле все куда глубже, их жизни переплетаются на каком-то недоступном мне уровне. И это только книжный клуб – а есть еще корпоративные вечеринки, занятия по зумбе, школьные викторины для родителей. Кейт Аткинсон на время забыта, и даже Джесс на этот раз не возражает. Все наперебой сочувствуют, вино льется рекой, а имя Саймона смешивается с грязью. Опоздавшей Мэнди приходится выкладывать случившееся заново; она, как и другие, негодует и тоже считает, что у него наверняка все это время была другая женщина на стороне.

– Богом клянусь, я кастрирую ублюдка, если увижу! – восклицает Мэнди, изображая пальцами одной руки с длинными розовыми ногтями ножницы, а другой подставляя испачканный помадой бокал под бутылку. Как с таким маникюром вообще можно что-то делать? Или преподаватели права только говорят, а писать им ничего не надо?

– На это рассчитывать не приходится, – замечает Джоанна. – Он слинял профессионально, без единого следа.

– Хладнокровный мерзавец, – кривится Джесс. – Все заранее спланировал. Не в один же момент он вдруг взял и уехал.

– Я чувствую себя полной дурой, – жалуется Джоанна. Глаза у нее уже слегка остекленели. – Мне и в голову не приходило, что что-то не так.

Я внимательно смотрю ей в лицо – правда? Слушая разглагольствующую Мэнди – той всегда нужно быть в центре внимания, – Джоанна отстраненно мне улыбается, подставляя бокал. Буквально месяц назад она говорила, что озабочена здоровьем Саймона. После смерти своего пса тот был здорово подавлен и просил ее приехать – мол, сам за руль садиться не хочет, что уж совсем из ряда вон. По словам Джоанны, Саймон тогда показался ей расстроенным и нервным. А когда я видела его в последний раз, он выглядел таким усталым и опустошенным, словно его снедал миллион забот. Или чувство вины.

– Он просто стопроцентный мудак, – с чувством говорит Мэнди, и мы с ней соглашаемся.

Все та же Джесс возвращает нас к книге, которая удивительно подходит к текущему моменту. Она о женщине, проживающей свою жизнь снова и снова, пока не получается так, как надо. Тема каждую из нас затрагивает за живое. Конечно, мы не могли бы убить Гитлера и предотвратить войну, но когда тебе за сорок-пятьдесят, в прошлом накапливается немало таких поворотных моментов, которые могли бы вызвать кардинальные перемены.

Кармен заявляет, что не стала бы есть за двоих во время каждой своей беременности.

– Мой младший почти четыре шестьсот потянул, – со стоном говорит она. – Можете себе представить?

– Кость широкая, – возражает Джуно. – В нашей семье все мужчины крупные.

Сама она хотела бы сменить работу.

– Ни за что бы не пошла в учительницы, если бы знала тогда, что к чему. Хоть за все деньги мира.

– Хм-м, что бы я сделала по-другому, если бы начать жить заново? – протягивает Мэнди. – Не увлекалась бы загаром по молодости и закачала бы ботокс в тридцать с хвостиком. Я серьезно, дамы, – пока не наложишь на себя всю штукатурку, такое впечатление, что в зеркале моя матушка.

Мы, конечно, наперебой принимаемся уверять ее, что в свои пятьдесят три она выглядит фантастически, – чего она и добивалась.

Джесс жалеет о том, что не опустошила их совместный с мужем счет, прежде чем тот потратил все на яхту для кругосветного путешествия с двадцатисемилетней коллегой. Кризис среднего возраста, видите ли…

– Конечно, в итоге она его оставила без гроша, и живет он теперь в однокомнатной квартирке в Дерби.

Мы уже слышали эту историю, рассказываемую каждый раз с деланой веселостью и наигранной безразличностью, под которыми чувствуется опасная истерическая нотка.

– Дерби! Уж дальше от моря некуда! Не поймите меня неправильно, я рада, что он ушел, только хотела бы получить деньги вместо половины гребаной лодки, которую он не желает продавать!

Мы выпиваем еще, и очередь доходит до меня. Что бы я изменила? Предыдущие ответы – кроме Джесс, которая не то смеется, не то плачет, – были не особо серьезными, так что я тоже пытаюсь попасть в тон.

– Я не стала бы дарить валентинку Гэри Уильямсу в восемь лет, – говорю я, отчетливо видя перед собой листок бумаги с сердечками, знаменующими мою вечную любовь. Краснея, я сунула валентинку в парту своего избранника, однако была поймана с поличным к неимоверному веселью всего класса. Серьезно, меня до конца начальной школы этим донимали. Даже мать прослышала. Потом она говорила, что это было первое проявление моей распутности. – До сих пор из головы не идет. Ненавижу Валентинов день.

– Аминь, – кивает Мэнди.