Вспомни меня

– Присаживайтесь. – Алан машет испачканной рукой в сторону деревянной скамейки. Под ногтями у него черные полоски грязи. «Часто ли он вообще моется?» – мелькает у меня в голове. – Вот, хочу сегодня посеять, только пусть рассада пока побудет в доме. После вчерашнего солнышка теперь обещают заморозки. Как Джо-Джо всегда говорила: до мая на погоду надеяться нельзя.

Я киваю – что-то такое было. Окидывая взглядом наш сад, я вспоминаю, как сестра любила сидеть там летними вечерами в кресле из искусственного ротанга с бокалом розового, подставив ноги под последние лучи солнца и наблюдая за пчелами, мечущимися над буйством высаженных ею роз, жимолости и лаванды в горшках.

Мои глаза скользят по двум участкам, нашему и Алана, сравнивая. У нас – лужайка, обрамленная цветами и разросшейся живой изгородью, а от не в меру заносчивых соседей мы отгородились практически сплошной стеной из кипарисов. У Алана сад больше для дела, чем для красоты. Газон перекопан под грядки с овощами, а дальняя часть занята большим сараем, за которым заросли ежевики и переплетенные плющом деревья.

На месте убийцы я бы сочла благоразумным отступить именно туда, под покров деревьев, пересечь участок и скрыться в ночи. У наших соседей сзади стоят датчики движения, которые врубают прожекторы как на футбольном поле, стоит только на их газон забежать даже кошке. А вот за Аланом живет пожилая хиппи, предпочитающая все естественное, и у нее там просто глухие заросли. Помню, она как-то обмолвилась, что любит загорать нагишом среди диких цветов, так у Джеймса чуть глаза на лоб не вылезли. То-то мальчик столько времени проводил у себя в комнате – она как раз выходит на тот участок.

– Алан, можно взглянуть на дальний конец вашего сада? Я тут подумала – если бы кто-то, весь в крови, хотел поскорее скрыться…

– Полиция там тоже смотрела, но меня их действия не впечатлили. У них даже собаки не было. Это только по телевизору отпечатки пальцев ищут и прочее, у нас такого и в заводе нет.

Пройдя через участок, мы минуем сарай («Моя мастерская, где творится волшебство», – с гордостью говорит Алан), за которым оказывается изгородь, заросли колючего кустарника и оплетенных плющом деревьев.

Я застываю как вкопанная – на заборе развешаны дохлые вороны и крысы. Пасти последних раскрыты в посмертном оскале, маленькие зубы поблескивают костяной белизной.

– Отпугивает вредителей, – невозмутимо поясняет Алан, заметив мою реакцию. – Эти твари сожрали бы весь мой урожай, дай я им такой шанс.

Мертвые глаза ворон обвиняюще смотрят на меня. Я отвожу взгляд, стараюсь сосредоточиться на буйстве зелени за оградой. Возле нее на влажной почве отпечатки ног, но их мог оставить и Алан, развешивая свои жуткие трофеи. По другую сторону все слишком заросло, чтобы разглядеть следы, однако высокая трава кажется примятой, причем недавно.

– Там сейчас никто не живет, – говорит Алан, кивая на дом хиппи. – Рак.

Последнее слово он произносит шепотом, словно если сказать его вслух, можно накликать какое-то древнее проклятье.

– Пыталась лечиться травами и кристаллами. Потом вмешалась дочь и отвезла ее в хоспис в Стоке.

Опять смерть, всюду, куда ни глянь. Она поджидает каждого, прячась в тенях. О ней не говорят, но она всегда рядом, крадется по нашему следу. На одном из деревьев звенят развешанные колокольчики, и мне хочется думать, что дух старой хиппи по-прежнему здесь – в свободном дуновении ветра, среди волнистых трав и покрытых почками ветвей, – а не там, в плену больничной койки, под действием седативов.

Поверх темных полос рододендронов я пытаюсь разглядеть дом. Внизу сплошное остекление пристроенного зимнего сада потускнело от пыли и плесени, стены затягивает зеленый покров растительности. Верхние окна смотрят слепыми бельмами. Водосточные желоба провисли от старости. Дом выглядит давно заброшенным, и меня снова пронзает жалость к его хозяйке – они как будто увядают вместе. Мог кто-нибудь знать об этом и воспользоваться возможностью, чтобы подобраться ближе, следить за нами и обеспечить себе удобный отход? Стоя в густой тени деревьев, я чувствую, как по коже бегут мурашки – кажется, что кто-то наблюдает оттуда, из какого-нибудь окна.

– Думаю, если убийца из местных, он знал бы, что дом пустует, – задумчиво говорит Алан. – Мог перепрыгнуть здесь, пробежать через ее сад, и все, ушел. И почему полиция не взяла с собой собак? У него вся одежда наверняка была в крови, как фартук мясника.

Мне становится нехорошо, едва я представляю картину наглядно. Ведь это кровь моей сестры. Убийце требовалось добраться незамеченным до места, где можно вымыться и переодеться. Если он знал, что дом пуст, может быть, его и использовал в этом качестве? Или даже как базу, чтобы шпионить за нами. Хорошо бы Нур добыла ордер на обыск и исследовала там все. Меня вдруг словно громом поражает.