Вспомни меня. Книга 1

Я в машине на пассажирском сидении. Она двигается медленно, потому что дождь слишком сильный. Даже, скорее, ливень, и дворники подвывают, размахивая по лобовому стеклу. Красные огни впереди стоящей машины сквозь стекло и воду на нём кажутся двумя вспышками красных гигантов. Я хочу взглянуть на водителя, но шею будто сковало, будто протянуло её сквозняком, так что не пошевелиться. Но мне очень надо, и я изо всех сил стараюсь сделать это. Вот мне уже видна часть лобового стекла с его стороны, вот руль, кисть руки… пальцы.

– Эй?

Голос прямо у меня над ухом. Я открываю глаза и сразу захлопываю обратно: мне нужно досмотреть, мне во что бы то ни стало нужно увидеть его лицо…

– Ты в порядке?

Мои глаза снова открываются, причём совершенно против моей воли.

Господи, как же я его ненавижу.

Снова закрываю глаза:

– В полном.

– Тебе плохо, Седьмая?

– Мне хорошо.

Он кладёт руку мне на плечо, и от неожиданно обжигающего тепла его ладони всё моё тело вздрагивает, вернее, один раз подскакивает, как лихорадочное.

– Просто оставь меня в покое! Окей? – практически выкрикиваю.

Но он же здесь главный. Он делает всё, что считает нужным, а остальные обязаны смиренно принимать его решения.

Прямо возле моей головы, прижатой щекой к песку, что-то тяжело плюхается.

И я понимаю, что подняться всё-таки придётся. Готовлюсь принять ударную волну боли и не отключиться при нём.

Сил и энергии хватает только чтобы сесть. Мне приходится придерживать голову руками, потому что даже в таком положении она так кружится, словно мы оба в каком-нибудь цилиндре в парке аттракционов.

Да-да, я помню этот парк! Перед глазами вспыхивают и проявляются картинки пёстрых кузовов качелей, рельсы и вагонетки, восхищение на грани истерики, и постоянный вопрос внутри: «А как он? А как ему? Что чувствует сейчас он? Так же внутри него сейчас разрываются снаряды с бабочками и мыльными пузырями, как у меня?». Я изо всех сил стараюсь повернуться и увидеть его лицо, но сила притяжения к спинке моего сидения настолько велика, что мне никак её не преодолеть. Кто он, этот человек? Кто тот единственный, кого я чувствую рядом даже тогда, когда не помню? И почему его важность для меня так безмерна, что я ощущаю её даже здесь, на краю своего мира?

– Ты такая горячая… у тебя жар… – бормочет он у моего уха.

Кажется, я всё-таки отключилась, и ему пришлось меня поднять. Господи, хоть бы он не видел мои джинсы сзади… как же стыдно. Сейчас он сидит рядом и придерживает меня обеими руками.

– Всё в порядке, – докладываю и стараюсь сделать свой голос таким уверенным, какой всегда у него.

– Я вижу.

Он дышит тяжело. И часто. Такое чувство, будто болезненные месячные у него, а не у меня.

– Ты уже полдня лежишь вот так… и не поднимаешься.

Полдня? Мне показалось полгода. Что, ещё даже этот день не закончился? И я вздыхаю так глубоко, как может только, наверное, человек как минимум трижды хлопнувшийся в обморок от не проходящей в течение уже вторых суток боли.

Я слышу жужжание расстёгиваемой молнии и только теперь замечаю рюкзак. Он вынимает всё его содержимое.

Целлофановый зиплок с двумя пачками печенья.

Картоновая коробка цилиндрической формы с плавлеными сырками «Смеющаяся коровка».

Коробочка из тонкого металла с двенадцатью цветными карандашами внутри и блокнот.

Фонарик на ремешке для головы.

Металлическая фляга, выкрашенная изумрудной краской с белой надписью: «1 литр 24 часа холодное и 12 часов горячее».

Толстовка.

Куртка с отражателями и вшитой сбоку биркой «водоотталкивающая ткань»

Зиплок с трикотажными штанами и футболками.

Зиплок с бельём.

Зиплок с тампонами.

Зиплок с прокладками.

Большой зиплок с медикаментами.

Ещё один большой зиплок с медикаментами.

И ещё один большой зиплок с медикаментами.

– Что это? – не выдерживаю.

– Это твой, – отвечает он и вынимает из бокового кармана клочок бумаги с цифрой 7.

Фигня, думаю. Это не мой. Я не чувствую себя настолько больным человеком. Это не моё. Такое количество лекарств может быть только у человека, смертельно больного. То есть, не у меня.

Самым последним он вынимает нечто то ли пластиковое, то ли резиновое, многократно сложенное и, судя по перфорации, явно надувное.

– А это что?

– Коврик для сна.

– А вон то?

– Спальник.

– Это всё моё? Из моего рюкзака? – спрашиваю, не веря своим глазам.

– Да, – как-то тяжко выдыхает он.

И потом совсем тихо добавляет.

– Твой рюкзак – самый ценный. В каком-то смысле даже ценнее мачете Леннона. Вот это, – тут он вынимает со дна две гигантские банки с надписью: «Комплексные витамины», – спрячь. Никому не отдавай. Впереди зима. На одной рыбе и мясе… могут начаться болезни.

Затем, покрутив в руках зиплоки с лекарствами, открывает один и вынимает баночку с капсулами. Откручивает крышку, достаёт одну и протягивает мне.

– Вот. Это жаропонижающее и обезболивающее. Сейчас принесу воды.

Он поднимается, подцепив на ходу за торчащее пластиковое кольцо флягу.