– Ты тоже не можешь, да? Куда-то спешишь, наверное, дел у тебя много… Кого ни попрошу, все отказываются. А самой мне никак…
Я аж за губу себя кусаю от досады.
– Я могу согреть для тебя воду и поливать, если хочешь. Но мыться тебе придётся самой. Прости, я это… как сказать…
– Конечно-конечно! – обещает Дана.
Когда я притаскиваю горшок с горячей водой к ручью, Дана уже сидит на пенёчке и расчёсывает свои длинные тёмные волосы. Она тут не одна – Альфа тоже занят гигиеной. Не только у меня есть заскоки, у него вон тоже – пытается сбрить щетину кончиком своего гигантского мачете.
Тут дело вот в чём: если задуматься, то наше общество поразительно везучее и почти никак не пострадало от цунами. Все наши потери – это шалаши, в которых, как выясняется, вообще было опасно жить, перепуганная Дана и потерянный рюкзак Альфы. Ну и палатку Леннона унесло. Этот кадр, оказывается, тоже ночевал в срубе, только на крыльце. Палатку он перетащить наверх поленился, а вот рюкзак свой прихватил – так что, ему тоже повезло, как и нам с Рэйчел.
А вот Альфа – самое пострадавшее лицо. Мало того, что чуть не умер, так ещё и всех своих пожитков лишился. Хорошо, что хоть куртка была на нём, ну и мачете, с которым он никогда не расстаётся. Я предложила ему свой спальник – спит ведь он хоть и на досках, но всё-таки на улице, а я в срубе, где вечером топится печь и тепло сохраняется почти до утра – он взял и не только сказал «спасибо», а даже улыбнулся.
Только сменной одежды у него теперь нет, и бриться приходится гигантским ножом. Получается у него это плохо – все щёки себе изрезал, только кровь успевает вытирать. И это не мудрено, у него на мачете написано ведь, что это самый острый клинок во всей Мексике, выкованный в лучших древних традициях, или что-то вроде того.
И вот что ему неймётся с этой щетиной? Я ещё поняла бы, если бы у него на лице рос непроходимый лес, как у Рауля, но нет, всё скромно там: немного на щеках и подбородке, чуть под носом. Ничего критичного. Но вот не терпит он на лице волосы и всё тут. Бреется, режется, кривится и злится.
Я не сразу замечаю Цыпу – занята Даной.
– Вот, возьми, – слышу и сразу поднимаю глаза.
Дана тоже голову свою выворачивает – интересно ей, что же Цыпа принесла для Альфы?
Это бритва. Розовая. «Та самая», которой она сбривала «те самые» волосы, которые не терпят некоторые парни, если только они не на голове. Я с трудом сдерживаю рвотный позыв. Мало мне грязной головы Даны, к которой я не прикасаюсь, но всё-таки вижу, и для моей нервной системы уже одно это – перегрузка, так тут ещё и такой… интимный поворот.
Альфа переводит взгляд с бритвы на лицо Цыпы с таким видом, словно не верит тому, что видит.
– Это предмет индивидуального пользования, – напоминает ей.
– Знаю. Но ты ведь этим ножом чего только не делал… на прошлой неделе кабана убил. Не думаю, что я грязнее того кабана.
– Нож я прокипятил… – неуверенно сообщает он.
– Бритву тоже можно прокипятить. Во всяком случае, это лучше, чем резаться ножом.
Альфа явно в затруднении. По его лицу видно, что он не хочет принимать дар Цыпы, хоть это и упростило бы его жизнь, хотя, как знать, может, ему проще ходить порезанным, нежели водить по щекам лезвием, которое до этого побывала на ногах, подмышках и ещё кое-где у Цыпы.
Я снова сдерживаю рвотный позыв, и видимо издаю неприличный звук, потому что все присутствующие переключают свои взоры на меня.
– Извините, – машинально выдаю.
– Альфия, – начинает Вождь, – спасибо, я очень ценю твой… э, твою щедрость, но я справлюсь ножом.
Я замечаю, что она какая-то бледная. Такое чувство, что от грязных волос Даны тошнит тут не только меня.
– Как хочешь, – говорит она. – Если передумаешь, я всегда рада поделиться с тобой всем, что у меня есть.
– Спасибо, – ещё раз благодарит он.
Не знаю, предлагала ли она ему свой спальник, но сегодня утром он был на месте – на её кровати. И вот я думаю, может, Альфе было неприятно брать мой? Но он не отказался. Наверное, потому что я сказала ему, что постирала его. А спать на улице всё-таки холодно.
Вода сошла, оставив вместо нашего леса, непроходимую свалку. Теперь задача номер один – расчистить проход к морю – нашему основному источнику пищи. Красная рыба больше не идёт по ручью – может, из-за цунами, а может, просто закончилось время её нереста, и без моря нам никак нельзя.
На расчистку дороги к морю у нас уходит почти три дня. Работают все, включая Дану.
Цыпа коротко со мной здоровается, как будто нехотя, по принуждению, и сразу отворачивается. Словно, будь у неё такая возможность, она бы не открыла мне дверь и не здоровалась бы вовсе. Но у нас нет личных дверей пока ещё, только общая. Все мы вынуждены сосуществовать в этом пространстве, сожительствовать.
Я решаю, что быть не в духе имеет право каждый, и Цыпа не исключение. Невзирая на низкокалорийную пищу, она, похоже, набирает вес. Может, на фоне всех стрессов, в том числе и пищевого, у неё возникло какое-нибудь нарушение обмена веществ?