Вспомни меня. Книга 1

Рауль очень крупный парень и очень нервный. Он бы легко занял место Альфы, если бы тот не стал раздавать указания первым. Рауль пытался сместить авторитет Первого, убеждая парней, что выживание – личное дело рук каждого, и что навешивание нужд Даны и Цыпы на плечи остальных – это социализм, на который лично он подписываться не собирается. Тогда же, когда он впервые озвучил эту мысль в самый удобный момент – момент одного из первых походов Альфы вслед за ворами наших рюкзаков – женская половина коллектива целиком осталась без еды, не только мы с Цыпой. Но фокус состоял в том, что стоило Альфе вернуться, одного его присутствия было достаточно, чтобы люди беспрекословно вставали на его сторону. Когда Альфа ушёл на девять дней вершить казнь, ни один парень даже не говорил с Раулем – к сожалению, это не я так политически наблюдательна, это Рэйчел.

– Ты представляешь, насколько органично его лидерство? Оно естественно, легко и без всякой натуги ручьём льётся из его природы. Все его решения, какими бы они ни были, он принимает, слушая внутренний голос, но со стороны это поступки лидера!

– Он принял на себя ответственность за казнь, и он был готов совершить насилие – это пугает людей, а значит, подчиняет, – спорю я.

– Нееет, – широко улыбается Рэйчел. – Не это всё само по себе, а то, как легко и как естественно, не мешкая, не сомневаясь, а всегда уверенно он принимает решения. Действует!

Я молчу, потому что она права.

– Но подчинение ничто. Знаешь, в чём сила? – продолжает она.

– В чём?

– В любви, конечно же. Они его любят. А любовь – это магия, поэтому у Рауля нет, никогда не было и не будет ни единого шанса. Он слишком слаб, чтобы тягаться.

– С чего ты взяла, что они его любят? – не унимаюсь я. – Из-за того, что он помогал им приходить в себя?

– Видя, как он заботится о слабых и заставляет это делать других, они чувствуют себя в безопасности. Эта безопасность – самое ценное, что у нас есть, ценнее провианта. Поэтому Рауль никогда не пойдёт на самое простое решение, которое первым же и приходит в голову – устранить Альфу.

– Почему? – интересуется Леннон с набитым ртом.

– Потому что он сам не хочет терять эту безопасность. Ну а если он дебил и готов лишиться её, то элементарно боится того, что с ним сделает деревня, потеряв своего кумира.

Я молчу, вечно голодный Леннон жуёт, а Рэйчел ещё не всё сказала:

– На самом деле, он помогал приходящим в себя только потому, что был рядом и не мог бросить человека, которому нужна помощь. А вот почему он подходил к каждому, ты спроси его сама. И подумай о том, что не всем он помог, а только тем, кто встретился на его пути…

– На самом деле, все они любят только свои задницы и своё барахло, – перебиваю её трель. – Потому что в критической ситуации спасали именно это, а не своего кумира.

– Согласен, – чётко произносит Леннон, наверное, закончил, наконец, жевать.

Рэйчел подвисает на время, потом, видимо, не отыскав доводов, чтобы спорить дальше, переводит разговор в другую сторону:

– Давненько Альфа к тебе не заходил, – словно невзначай замечает она.

Я хмурюсь.

– Он не ко мне приходит.

Будто сама не знает. Подначивает меня, что ли?

– К тебе, – щурится своими хитрыми змеиными глазами. – Конечно же, к тебе.

– Тогда почему курицу свою отдаёт ей?

Я сразу же краснею, как только это произношу. Господи, это же надо так откровенно себя выдать!

– Не ей, – поправляет Рэйчел, – а только ей. Почему? А ты догадайся.

Мы с Ленноном переглядываемся, и я вижу в его глазах точно такое же непонимание, как и у меня. Его тоже бесит эта манера Рыжей вечно умничать.

С чего она взяла, что он приходит ко мне? Каждый вечер, пока в печи горит огонь, он сидит с другими парнями на лавках за общим столом посередине сруба и по большей части молчит. Только изредка, очень редко упирается в меня взглядом, и то, только потому, что моя кровать торцом примыкает к стене, у которой расположена печь, лицом к которой все и сидят. То есть, я у всех перед глазами, не только у него. А с другой стороны точно так же к этой же стене примыкает кровать Цыпы, и я часто вижу, как они переглядываются, и он всегда немножко ей улыбается. Просто «множко» – это в принципе не про него. Слишком тяжела корона. Давит на лицевые мышцы.

Я ждала, что он подойдёт ко мне хотя бы раз после цунами. Мы могли бы тоже сидеть на берегу и разговаривать, как они это обычно делали с Цыпой. Что, неужели со мной не о чем поговорить?

А может, на самом деле не о чем? Я помню меньше всех, я знаю меньше всех, я не имею понятия об элементарных вещах – таких, как секс, например. Мало кому интересно сидеть и молчать вместе.

Вот с Цыпой у них всегда есть, о чём поговорить. Да хоть о бритве.

Дана просит меня помочь ей вымыть голову. Только от одной мысли о прикосновениях к чужим волосам меня воротит. Есть только один человек во всём нашем племени, чьё тело и всё, что с ним связано не вызывают у меня брезгливости, и это не Дана. Я стараюсь не кривиться, пока придумываю, как бы повежливее отказаться, но она находит моё слабое место: