Потом снова надевает кольцо на мой палец – на средний. Я не верю своим глазам – сидит, как влитое. Больше того, оно словно тут всегда и было, идеально заняв совсем небольшое пространство между фалангами моих пальцев. Пока я, как в тумане, гипнотизирую его, Альфа надевает второе кольцо на собственный палец – тоже средний.
– Мы не носили их на безымянных? – выдыхаю я.
– Похоже на то. Пошли уже, – приказывает он, подхватывая рюкзак.
И всё?
И это всё?
Это и была моя дилемма?
Я бегу за ним какая-то пристукнутая, всё ещё не в силах объять разумом факт «просто другого пальца».
– Знаешь, что обидно? – внезапно говорит Альфа, не останавливаясь.
– Что?
– Ты, похоже, не задумываясь определила меня в олухи.
– В олухи?
– Да. В тех, которые выбирают девушку по кольцу, как Золушку по туфельке. И удивительно то, что ты всерьёз в это верила.
Я не сразу нахожусь, что ответить.
– Звучит и впрямь как-то не по-взрослому, но согласись, это ведь важно! Ошибка могла бы произойти… Что если, мы ошиблись?
– Ошиблись в чём? В том, что любим друг друга?
У меня внезапно подкашиваются ноги, и он, словно почувствовав это останавливается, разворачивается ко мне лицом и добавляет:
– Мы по размеру колец будем это определять?
– А если в прошлом это был… другой человек?
– Да если и так, мне всё равно. Важно то, что сейчас, а не то, что было в прошлом.
– А если этот человек ждёт… ждёт тебя? А если он жить по-другому не может, не умеет… что если этот человек Альфия?
– Этот человек – ты! – практически орёт он. – А эта твоя Цыпа… интриганка и стерва!
– Влюблённая в тебя…
– Да хоть в папу римского! Мне плевать.
– А…, – я даже не знаю, как правильно это произнести, с вопросительной интонацией или с какой-нибудь другой, – консервы ты ей отдал…
– Что? – он вначале округляет глаза, а потом даже брови у него становятся домиком от возмущения. – За кого ты меня принимаешь? Это я что, по-твоему, вначале отдал их тебе, а потом передумал и…
Я краснею, а он набирает воздуха в грудь и застывает с открытым ртом, уставившись на меня.
– Что ты с ней сделал? – это самый что ни на есть подходящий момент, чтобы спросить.
Альфа мгновенно остывает. Весь гнев его словно улетучивается, а выражение лица становится немного виноватым и хитрым одновременно.
– Ничего такого, что могло бы ей угрожать. Хорошенько выспится и проснётся часов через пять – десять, когда нас уже не будет, да так, чтобы даже дым от нашего костра ей никогда не увидеть.
– Что ты с ней сделал?
– Только помог покрепче уснуть.
– Она же беременная! – восклицаю я. – Не могу поверить, что ты… смог! А если это как-то повлияет на...
Договорить я не успеваю, потому что Альфа снова взрывается:
– Беременная? Это в каком месте, интересно? Разве что только в своей больной фантазии! Она хитрая, а не беременная.
– Ты не можешь знать этого наверняка!
– У неё месячные!
– Месячные… – практически шёпотом повторяю я и смотрю на него расширенными от миллиона противоречивых эмоций глазами.
– Месячные, – уже спокойно повторяет он. – Если вдруг ты не знаешь… или забыла, у беременных их не бывает.
Я каким-то непостижимым образом это помню, мой шок вызван вовсе не этим.
– Откуда…
Он словно не ожидал вопроса, как-то сразу отворачивается.
Мы шагаем в таком интенсивном темпе, что практически бежим. Пройдя вдоль ближайшего к маяку песочного пляжа и выбравшись на первый же каменистый выступ, сворачиваем в лес. Я оглядываюсь, пытаясь понять, что мы делаем, и к чему все эти зигзаги. Мы поднимаемся всё выше и выше к лесу, и когда я бросаю ещё один взгляд на побережье, мне всё становится ясно: следы на песке. Он задумал нарочно их там оставить, запутать её, направить в противоположную сторону и выиграть ещё больше времени.
Внезапно Альфа останавливается и тоже смотрит на пляж, на всё ещё виднеющийся маяк. Наверное, жестокие решения не даются ему легко. Мне и больно это видеть, и ревностно, но и утешительно в то же время. Неспокойно было бы, если бы он с лёгким сердцем оставлял позади себя людей, нисколько не тревожась о их судьбах.
– В лагере полно запасов, – тихонько говорит он, словно услышав мои мысли. – Чтобы перезимовать, их точно хватит, а тем более теперь, когда ртов на два меньше.
Последнее он проговорил как-то с тяжестью в голосе, с тревогой, причём не о тех, кто остался, а о тех, кто ушёл. Как же много на его плечах… ответственность за жизни двоих людей – мою и свою. Я понимаю, почему он так старался избавиться от Цыпы – ещё одного рта, который ему нужно было бы кормить в диком, незнакомом, опасном лесу, на горных заснеженных перевалах.
И только одного я никак не могу понять: что их связывает?
И, наверное, мои мысли легко читать по моим глазам, точнее, по тому, как они вглядываются в его лицо со всеми тяжкими своими вопросами, потому что Альфа тоже очень внимательно смотрит на меня, а когда начинает говорить, в его голосе мягкость, а во взгляде… Взгляд его распахнут настежь, как наше окно на маяке в ясный солнечный день.
– Я узнал об этом случайно.
– Как?