Вспомни меня. Книга 2

И он обнимает, сперва придвинув к себе поближе, а потом засунув нос куда-то в мой затылок, отчего спина и шея у меня покрываются мурашками. Я мгновенно успокаиваюсь. Немногим позже, когда сознание моё уже почти провалилось в сон, мне смутно слышно, как он тихонько ворчит:

– И зачем только было отрезать волосы… так коротко?

Утром, едва успевают открыться мои глаза, Альфа спрашивает:

– Болит?

– Нет, – мотаю я головой и не помню себя от счастья.

На этот раз менструация проходит практически без боли. Нет, она была, конечно, но в сравнении с тем, что мне пришлось пережить в прошлые разы, можно смело сказать, что всё обошлось.

– Отлично, – довольно улыбается Альфа. – Сегодня ещё отдохни, а завтра попробуем потихоньку идти.

– Думаю, и сегодня уже можно… – начинаю, было, я.

– Нет, ты ещё бледная. Давай завтракать.

Утро раннее и, хоть и ясное, изо рта у меня валит пар. Альфа живенько реанимирует наш вчерашний костёр: раздувает тлеющие угли, бросив на них пучки сухой травы.

– Сейчас воды согреем, – обещает мне.

Меня уже давно перестала смущать его осведомлённость о слишком многом. Больше того, от его заботы и стараний помочь даже в деликатных вопросах мне как будто физически становится теплее.

Сразу после завтрака из орехов и сушёных ягод Альфа берётся за свои стрелы. А мне так хочется, чтобы он меня обнял! Нельзя сказать, что мы совсем перестали это делать, но во все последние дни, а точнее, с тех пор, как мы тут застряли, он почти не целует меня.

Tom Odell – Just Another Thing We Don't Talk About

Нужно признать, в последнее время во мне появилось намного больше потребности в нём. И что странно, не в силе и ловкости, от которой сейчас зависят обе наши жизни, а в тепле его ладоней, в настойчивости и смелости его пальцев, в обволакивающем тембре голоса, когда он говорит со мной перед сном.

Стараясь дышать спокойно, я осторожно кладу подбородок ему на плечо. Его руки застывают с зажатыми в ладонях стрелой и ножом, а сам он словно размягчается. И я знаю, что именно так сильно его расслабило – тепло моего дыхания на его шее. Всего пару миллиметров, и мои губы могут прикоснуться к его коже… а это и есть то, что ему нравится – ожидание, томление, предвкушение. Вопрос в том, откуда я знаю, что именно ему нужно? Даже не знаю, чувствую.

И стоит мне только приподнять подбородок, как дыхание превращается в поцелуй. Мне видно, как сами собой закрываются его глаза, и это, наверное, и есть то, чего так сильно хотелось мне – увидеть свою силу, осознать, как много её во мне.

– Почему ты никогда не целуешь меня днём? – спрашиваю.

К моему удовольствию Альфа откладывает свои заготовки в сторону.

– Потому что это награда, которую можно получить только вечером.

Он усаживает меня перед собой и, обняв, снова принимается строгать свои стрелы.

– Награда за что? – допытываюсь я и прижимаю спину плотнее к его груди, хотя хочется мне другого – его поцелуев, причём таких, от которых бывает щекотно внутри.

– За ещё один день пути.

– Ну… награда – это же ведь стимул, неужели он тебе нужен чтобы двигаться?

– Да, – кивает. – Очень нужен.

– Я думала, ты хочешь идти туда, куда мы идём!

– Хочу. Но ещё больше я хочу…

Он умолкает и переводит взгляд с деревяшки на моё лицо, странно улыбаясь.

– Не важно, – заключает в итоге.

И теперь улыбка растягивает уже мой рот, да так, что я не в силах сопротивляться. Чего хочу я больше всего на свете? Тот сруб на высокой скале, где мы жили бы вместе и никого кроме нас.

– А если мы хотим одного и того же? – спрашиваю его, прищурившись.

Альфа понимает с полуслова, кивает, но отворачивается.

– Нам нужно к людям.

– Почему?

– Потому что тебя необходимо показать врачам.

Врачи… Люди, которые помогают другим справляться с физической болью, волшебники, продлевающие жизнь, но не всегда и не всем.

– Почему? – спрашиваю, хоть и знаю сама ответ.

Но Альфа отвечает немного по-другому:

– Чтобы я, наконец, мог спокойно уснуть и не боялся проснуться.

Мы молчим слишком долго, чтобы пауза считалась естественной. В конце концов, я решаю выяснить:

– Ты переживаешь из-за меня?

– Мы не знаем, как отразилось на тебе всё это: болезнь, голод и прочее… но больше всего меня беспокоят твои месячные. Так больно не должно быть.

Я с ним согласна, что так больно, как мне, не должно быть. По крайней мере, другим девушкам ведь не было, а спали на земле абсолютно все – никто не избежал этой участи.

– А если бы… если бы я была как все, ты бы остался со мной в этом лесу?

– Если бы ты была как все, я никогда бы не потерял независимость!

Ого, какое громкое слово. Важное. Услышанное впервые и до боли знакомое. Думаю, я размышляла о ней даже слишком много, и вряд ли кто-то кроме меня, вообще, это делал. И все мои мысли давно уже свелись к одному вопросу:

– А есть ли в ней ценность?

– У абсолютно всего есть своя ценность… или цена.

– Что ты думаешь о детях?