Вспомним мы пехоту...

И сразу вспомнилось, как год назад, в первые дни моего вступления в командование 62-й гвардейской стрелковой дивизией, мы с полковником Антоновым пришли в расположение 3-го батальона 182-го полка и услышали в землянке шутливый разговор комбата капитана (теперь он уже майор) Сентюрина с бойцами… Вспомнились тактические учения и рядовой Петров, вызвавшийся первым сесть в траншею, через которую должен пройти настоящий танк. За это я предоставил Петрову отпуск на родину.

— Здравствуйте, товарищ Петров. — Я пожал бойцу руку, присел рядом на бревно. — Были тогда дома? Видели свою Машу?

— Так точно, товарищ гвардии полковник. Неделю дома жил, можно сказать, на гражданке. Теперь, выходит, мальчишка у нас родился… Да вот… — Здоровой рукой поправив растерзанную гимнастерку, Петров достал из нагрудного кармана фотографию, протянул мне. С карточки смотрела на меня миловидная молодая женщина с грудным ребенком на руках, у которого во рту торчала соска.

— Поздравляю, Василий Васильевич. — Мы опять обменялись рукопожатиями. — Хороший парень. Как назвали?

— Иваном — в вашу честь, товарищ гвардии полковник.

— Спасибо. Только за что мне такой почет?

— А как же? Не предоставь вы мне тогда отпуск — и Ванюшки не было бы. Так что вам большое спасибо…

Меня смутила и почему-то больно отозвалась в душе искренняя благодарность бойца. Идет жестокая война. Командуешь тысячами людей. У каждого своя жизнь… И у скольких Петровых, которым я не предоставлял отпуска, она отнята, и они никогда не имели, или не видели, или больше не увидят своих детей. Ах, проклятая воина, проклятый фашизм…

На гимнастерке Петрова, повыше кармана, я заметил все ту же желтую полоску за ранение, которую видел год назад.

— Повезло тебе, Василий Васильевич, — за год первое ранение.

— Никак нет, товарищ гвардии полковник, второе.

— А чего ж нашивку не носишь?

Петров замялся… А нас уже постепенно окружали раненые, прислушивались к разговору, и лица их теплели.

— Тут, товарищ гвардии полковник, такая штука получилась… За Днепром уже, когда вперед пошли, чиркнуло меня осколком вот сюда. — Петров погладил ладонью голову над правым виском, шапка чуть сдвинулась, и я увидел белый шрам. — Ну, меня, ясно, в медсанбат, полежал два дня, в тыл собираются отправлять, в госпиталь. Значит, со своей частью распрощайся… Ну-у… — Петров помедлил и сказал, как в холодную воду прыгнул: — Я и смылся из медсанбата в свой батальон.

— Как смылся?

— Ребята принесли форму, я пошел вроде бы по нужде, переоделся — и деру.

Раненые рассмеялись, не удержался от улыбки и я.

— И что же дальше?

— Пришел, значит, доложился взводному. А голова, ясно, в бинтах, и бинты из-под каски, как я их ни поправлял, вылезают. Взводный — к ротному. Тот, конечно, к комбату, товарищу гвардии капитану Сентюрину. Вызвал меня товарищ гвардии капитан, говорит: «За то, что нарушил воинскую дисциплину, утек из санбата, даю тебе двадцать суток гауптвахты, но, поскольку ты ранен, пролил кровь за Родину, взыскание отменяю. Будешь, Васек, у меня ординарцем взамен Кольки — его в тот же день, что и тебя, ранило. А за моей широкой спиной спрячешься — никакая медицина не сыщет. Только уж я раненым тебя считать не буду, и, значит, нашивка тебе не положена».

Дружный смех раненых развеселил и меня.

— Так-так, вон, значит, какие номера выкидывает гвардии майор Сентюрин…

Петров испуганно посмотрел на меня, приложил руку к сердцу, просительно заговорил:

— Товарищ гвардии полковник… Вы уж… Прошу вас… Я ведь во всем виноват… Не взыскивайте с него… Эх, вот проклятый язык…

— Успокойся, Василий Васильевич. — Я положил руку ему на здоровое плечо. — Дело прошлое. Да и за что взыскивать, посуди? Рана-то воевать не мешала?

— Быстренько затянулась, я ее и не чувствую, — заулыбался Петров.

— Ну, а это как тебя угораздило? — Я взглядом показал на бинты.

— Это нынче на рассвете в рукопашной. Спрыгнул я с товарищем гвардии майором в немецкую траншею. Он по фрицам из автомата — в одну сторону, я — в другую. А тут один гад увернулся — и головой мне в живот. Вместе упали. Я его за шею, а он ножом как полоснет — плечо чуть не до локтя распахал. Спасибо товарищу майору. Он его автоматом по кумполу — тот и копыта откинул.

— Спас, значит, тебя гвардии майор Сентюрин?

— Так точно.

— А как дальше жить думаешь, Василий Васильевич? Опять из медсанбата удерешь?

Петров потупил взгляд.

— Никак нет, товарищ гвардии полковник, не удеру… Второй раз не получится.

Убежденности в его тоне я, однако, не почувствовал.