Вспомним мы пехоту...

Высокие темпы наступления воодушевляли гвардейцев, поднимали их боевой дух, удесятеряли физические силы.

И в последующие дни дивизия продвигалась вперед в хорошем темпе, занимая в боевом построении корпуса положение «уступом вперед». Перерезав дорогу Бельцы — Оргеев, части 4-й гвардейской армии нависли над Кишиневом.

Стремясь остановить наше наступление, гитлеровцы на рубеже рек Кула и Реут сосредоточили шесть танковых дивизий, в их числе эсэсовскую «Великая Германия», 232-ю пехотную дивизию и другие части. Но несмотря на большие силы противника и отставание нашей боевой техники и тылов, 1 апреля 69-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора К. К. Джахуа, 41-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора К. Н. Цветкова и 62-я гвардейская с ходу форсировали реку Кула и вышли на рубеж Вережень, северная окраина Сарацеми. Здесь немцам удалось стабилизировать фронт, и мы вынуждены были перейти к обороне.

В тяжелейших условиях весенней распутицы за месяц наступления наша дивизия прошла около 320 километров, освободила сотни деревень, сел, несколько городов, уничтожила и пленила свыше 5 тысяч вражеских солдат и офицеров.

В ОБОРОНЕ

Переход от наступления к обороне обычно дело вынужденное. Тем более сейчас, когда до столицы Молдавии Кишинева оставалось не больше 50 километров — три-четыре дня похода при ставших для нас привычными темпах наступления.

Но требовалась передышка. Соединения и части были измотаны боями, тылы подтягивались медленно, а сопротивление врага все возрастало. Наши дальнейшие попытки продвинуться могли привести лишь к напрасным жертвам. Тогда командующий 4-й гвардейской армией приказал перейти к жесткой долговременной обороне.

Создать прочную оборону на участке дивизии стало моей первоочередной задачей. Я знал немало случаев, когда ослабленные наступательными боями части, остановившись и не успев создать организованную оборону, были вынуждены отходить под напором свежих сил противника. Чтобы не случилось такого, требовалось создать прочную оборону.

Стоял апрель, теплый, солнечный. Грунт начинал подсыхать. На всей полосе обороны дивизии развернулись напряженные работы. Создавалась глубокая многополосная оборона полевого типа. Передний край ее проходил по левому берегу реки Реут. В течение месяца солдаты вырыли более семидесяти тысяч погонных метров траншей, окопов и ходов сообщения, создали большое число огневых точек и наблюдательных пунктов, более двадцати минных полей. Это был огромный труд. Но все мы понимали: чем больше мозолей, тем меньше шансов попасть под пулю.

Я почти ежедневно бывал в расположении полков, беседовал с их командирами, они, в свою очередь, часто бывали в батальонах и ротах.

Как и следовало ожидать, лучше других обосновался в обороне 182-й полк Грозова: и провода натянуты, словно по линейке, и стрелки-указатели на углах траншей и ходов сообщения, и «лисьи норы», где боец мог спрятаться от внезапного огневого налета. У Грозова имелась не только схема своей обороны и система своих огневых точек, но и схема обороны противника, система его огня. Он мог в любую минуту сказать, где и чем заняты его люди.

Что касается командира 184-го полка Могилевцева, то в обороне он чувствовал себя неуютно. Этот широкой души, открытый, добрый, мужественный человек всегда рвался в бой. Только наступление, схватки с врагом давали ему полное удовлетворение.

Подполковник Колимбет старался ни в чем не уступать Грозову. Однако ему иногда мешало отсутствие собранности и аккуратности.

Как-то в конце апреля приехал я с группой офицеров штаба в расположение 186-го полка. Колимбет отрапортовал, что личный состав занят работой по созданию оборонительных сооружений.

— Первая траншея отрыта полностью? — поинтересовался я.

— Так точно, товарищ гвардии полковник.

— Отлично, Трофим Алексеевич! — похвалил я. — Давайте тогда пройдемся по ней. И передний край противника посмотрим заодно.

Ходом сообщения мы вошли в траншею на правом фланге и в сопровождении Колимбета двинулись к центру. Траншея действительно была глубокая, отрыта и оборудована на совесть. Даже стрелки с указателями имелись. Прошли километр-полтора и вдруг в конце второго километра уткнулись в тупик. А до левого фланга полка шагать еще порядочно. Приподнялся я на носки, вижу, метрах в четырехстах траншея начинается вновь. Значит, локтевой связи между батальонами нет. Вот так сюрприз!

Посмотрел я на Колимбета — он краснеет.

— Слабовато следит ваш штаб, Трофим Алексеевич, за работами, — сказал я, стараясь быть как можно спокойнее.

А сам одним махом выбрался наверх и двинулся открытым полем к следующей траншее. Офицеры штаба и Колимбет — за мной. Шагаем на виду у противника, злость моя постепенно начинает остывать.