Вспыльчивый-Обидчивый, Глухой и Забывчивый

Ведь сказать такому человеку, что он не прав, то же самое, как сказать пьянице, что он пьяница. Ведь он нисколько не поверит в то, что он, интеллигентный человек, нравственно просвещённый, может одурманиваться. Если ему и сказать с доказательствами и примерами, что он пьет каждый день без отдыху, то он искусно, несколько самодовольно возразит, что это он для нервов пьет, а не потому, что любит пить и тем более зависим от водки. Более занятно то, что к этим рассуждениям он добавляет неосновательно и совершенно произвольно словечки ученых. И этим примером он окончательно подтверждает для себя, что он делает полезное дело.

Поэтому обдумав все, сообразив на этом примере ненужность что-либо доказывать, я решил не тратить лишних слов, и, как бы мне не было тяжело смотреть на этого заблудшего хилого мужика, я также решил оставить его судьбу на Божью волю.

Я вернулся к своей работе и продолжил уборку.

С больной ногой убирать было вдвойне тяжелей, и дело шло медленно. В обед я сделал перерыв и покушал. Во время еды я обдумывал разговор с младшим братом. Я обвинял себя в том, что задел его чувства, вывел его из себя. Мне было совестно за это, и я страдал. Но такое страдание продолжалось недолго, – только я принялся за работу, мне сразу стало лучше. За все это время, а это около пяти часов, от младшего брата не было ни слуху, ни духу.

Я успел поубирать только малую часть из того, что приметил. Братья вернулись с работы запыханные и уставшие. Я присел на свое место и принял такой вид, что могло показаться, как будто я весь день просидел в одной позе. Меня переполняло чувство собственного достоинства, и я ободрял себя мыслью, что сделал что-то хорошее. Я ждал, что они заметят мое небольшое доброе дело и похвалят меня. Я насилу сдерживал довольную улыбку.

Время шло, а никто совершенно не замечал мой труд. «Может быть они подумали, что сами это сделали? Или забыли, как было грязно до их прихода? – рассуждал я. – Тогда они никогда не узнают о моем поступке!» Меня мучали смутные желания получить удовлетворение от выполненной работы в виде похвалы. Я понимал, что никакого приятного слова в свой адрес не получу. Это понимание смутило меня. Я потратил столько труда, который останется никем незамеченный. Ни один человек, ни одно живое существо не узнает, сколько всего за сегодня я переделал!

Все бы дошло до уныния при других обстоятельствах. Но утреннее возвышенное состояние духа не покидало меня на протяжении всего дня. Мысли притягивали одна другую. И тут, как сквозь густой туман, до меня из неведанных источников вдруг дошел лучик правды, что именно в этом то и есть истинное добро. Делать добро так, чтобы о нем никто и никогда не узнал!

Сколько бы я не делал им добрых дел, они забудут это. Но это не значит, что не нужно делать добрые дела им и другим людям; а значит только то, что не нужно делать добрые дела для личной выгоды. Нужно делать их для Бога. Только тогда они имеют цену.

Я делаю добро потому, что я так захотел, таков был посыл моей души. У доброты нет причины и следствия. Единственная цель добра – это добро.

Я заметно повеселел и захотел сделать еще какое-то доброе дело, только теперь для Бога, а не для людей. Хотелось сделать его незаметно, чтобы попытать облагораживающее мою душу чувство, иными словами, получить награду за свои труды от Бога.

Братья пришли ближе к вечеру голодные и уставшие. Первым делом они сели приготовлять ужин. Я помогал нарезать овощи, успевая расспрашивать об их делах. Разговор медленно перешел к тому моменту, когда человек вспоминая о своей жизни, начинает без умолку говорить, и становится вполне эгоистом.

Старший брат вспоминал о своей жизни. Он говорил взвешенно и спокойно. Было приятно слушать его голос. Закончив рассказ, он резко выдохнул, как выдыхают после тяжелой физической работы. Но в этом выдохе было больше довольства, чем усталости.

Еким Иваныч сказал:

– Я хорошо прожил свою жизнь.

– Вы были довольны ею? – невольно спросил я.

– Конечно был, – сказал старший брат, удивляясь, как будто мой вопрос оскорбил его. Увидев его лицо, я поспешил скорее оправдаться.

– Вот это то и главное, чтобы счастливо жить, нужно быть довольным своей жизнью.

– Знаешь, если бы у меня прямо сейчас спросили: хочешь прожить свою жизнь заново, точно такой, какова она была? Честно, я бы с уверенностью сказал бы «да».

– Интересно… – ответил я, серьезно задумавшись на слова Еким Иваныча, который поспешно вышел из комнаты.

Я медленно чистил картошку, наслаждаясь процессом и тишиной. Желудок не прекращая бурчал и жаловался. Хотелось кушать.

Почистив картошку, я отдал ее среднему брату. Только я сделал это, в комнату вернулся Еким Иваныч. Лицо его выражало недовольство.

Только он сел и дал мне дальнейшее распоряжение, в комнату громко залетел Владимир Иваныч. По одной его позе было понятно, что он зашел с плохими вестями.

– Вот зачем ты заходил? – раздраженно спросил он.

– Я заходил, чтобы спросить, что ты будешь кушать.

– Нет! – во всю силу крикнул младший брат. – Ты не за этим заходил.