Вспышка молнии

— Я решил, зачем за тобой бегать, Степка. Зачем искать тебя, жирного борова. Таскать на себе. Я поступлю куда проще.

Сказанные Ерохиным слова отдавались гулкой вибрацией в корпусе пассажирского самолета. Стоявший в проходе, насмерть перепуганный Давыдов ощущал, как под его ногами в буквальном смысле дрожит пол, а также чувствовал, как дрожит в груди его сжавшееся от ужаса сердце.

— Ты, старый друг мой, оказался в темнице, откуда нет выхода. — с громоподобной усмешкой продолжил свою речь Колька. — Незачем ловить мышку, которая и так сидит в мышеловке. Можно попросту прихлопнуть ее, вместе с ловушкой. И дело с концом!

О чем конкретно говорил его покойный друг, Степан Яковлевич в тот момент понять не мог. Его рассудок, обезумевший в очередной раз, попросту отказывался осознавать сказанное. Неотрывно глядя на маячивший за окнами иллюминаторов гигантский глаз, пожилой бизнесмен лишь без остановки повторял:

— Это все мне кажется… лишь кажется… этого нет… это иллюзия…

Мужчина тщетно пытался успокоить самого себя, взять под контроль разбушевавшееся подсознание, убедить его в том, что ничего плохого случиться не может. Инстинкты брали верх над разумом, над человеческой самоуверенностью. Они опускали испуганного Давыдова на дно бездны отчаянья, не позволяя опомниться, стряхнуть с себя пелену инфернального бреда.

И тут раздался оглушительный скрежет!

Это звук был столь внезапным, столь неожиданным, что Степан Яковлевич на него попросту не успел отреагировать. Пожилой мужчина лишь непонимающе посмотрел в сторону кабины самолета и увидел, как проход в том направлении начал искривляться, сдавливаемый извне некой чудовищной силой. Истошно вопили сгибаемые напополам металлические шпангоуты. Хрустел пластик, разлетаясь на многочисленные осколки. Звенело крошащееся стекло. Протяжно ныла деформирующаяся алюминиевая обшивка. Всего за несколько секунд, носовая часть пассажирского салона превратилась в нечто искореженное, сжатое со всех сторон в плотный стальной комок. Именно в эту секунду Степан Яковлевич и осознал всю тяжесть складывающейся ситуации. Испуганно вскрикнув, он бросился прочь, к хвостовой части авиалайнера. Но не успел, однако, предприниматель преодолеть и пары метров, как корму аэробуса постигла та же участь, что и кабину пилотов.

Невообразимо дикий скрежет раздираемого металла и звон лопающихся заклепок!

Давыдов и вправду оказался в ловушке. Самолет с обоих концов был смят в гармошку и то пространство, что еще оставалось нетронутым представляло собой десятиметровый коридор, стальной цилиндр, из которого не было ни малейшей возможности спастись.

— Вот так! Теперь ты от меня в туалете не спрячешься! — удовлетворенно проговорил Ерохин и его обесцветившийся глаз снова возник в окнах иллюминаторов. — Тебе вообще больше некуда бежать, как я посмотрю. Что ж, теперь-то я тебя раздавлю. Как надоедливую муху!

И не успела затихнуть дрожь, прокатившаяся по корпусу авиалайнера из-за громового баса Николая, как стальной каркас крылатой машины жалобно запел, а вместе с ним в унисон завизжала алюминиевая обшивка. Уцелевшая часть фюзеляжа начала медленно сжиматься. Оцепеневший от ужаса Давыдов почувствовал, что пол под ним вздыбился волнами, устремившись навстречу потолку. Держась за пляшущие спинки кресел, и стараясь не потерять равновесие, мужчина безмолвно наблюдал за тем, как стенки салона начинают сходиться, сдвигая ряды сидений наподобие тисков. Еще несколько мгновений и Степан Яковлевич оказался зажат в проходе. Он ощущал посекундное увеличение давления, но при этом сохранял абсолютное равнодушие, не предпринимая ровным счетом ничего для своего собственного спасения.

А разве можно было думать теперь о спасении?

Из сминаемого самолета деваться было некуда. Доведенному до предельно безысходного состояния разуму Давыдова не оставалось ничего другого, как продолжать убеждать себя в том, что все происходящее лишь галлюцинация. Претворенный в жизнь бред. И не более того. Но тело говорило об ином. Ноги, руки, спину сдавливало с непреодолимой силой. Дышать становилось все труднее. Грудной клетке попросту не хватало для этого места. К тому же в районе сердца появилась острая боль. Казалось, она разрывала тело Степана Яковлевича надвое, не давала сконцентрироваться. А самолет, меж тем, продолжал сжиматься в плотный металлический комок. Еще немного и пожилого бизнесмена перемелет скрежещущая, истошно завывающая масса алюминия.

Еще немного и настанет конец всему.

Окончательно смирившись со своей участью, Давыдов зажмурился, стараясь не обращать внимания на невыносимую боль.

В очередной раз его окружила тьма.

8.

— Очнись! — раздался во тьме незнакомый детский голос. — Открой глаза! Хватит здесь лежать!