А к тойону Сахею ещё одного казака посылали, опытного Ивана Метленка. Сахей Метленка убил. И послали к нему тогда Дежнёва.
Семёна уже заприметили. Ездил он мирить батуруских якутов с мегинскими[64]
, те друг у друга воровали скот и воевали беспощадно. Семён якутов помирил. И задал ему тогда атаман Галкин Сахееву задачу. Живота на этом деле можно было лишиться очень даже легко, но Семён службу нёс исправно и перечить атаману не стал.Посол
Тойон Сахей ждал шамана Дуруна. Сахей был молод и злобен, как тысяча волков. Три года назад чихнул ему в лицо олень: и удачи как не бывало. В тот год с тойонами Откураем и Базеком подступили они к Ленскому острогу[65]
. Борогинский князец Логуй, свой же, якут, уговаривал их не идти на русских, но они пошли: загнали русских в крепость, морили голодом, а победить не смогли.Откурай и Базек — сыновья великого тойона Тыгана — не великие тойоны.
Тыган до самой смерти не покорился русским, а Откурай и Базек платят ясак! Когда надо было выбирать свободу и смерть или жизнь и покорность, они выбрали унижение. Они отступили от Ленского острога, и атаман Галкин сам пошёл на якутские острожки. Якутские острожки за двумя ледяными стенами, но один острожек Галкин взял и убил пятьдесят якутов.
И все — бетунцы и конгалассцы, намцы, мегинцы и одейцы, не говоря уже о верном русском холопе Логуе, — все заплатили ясак.
Сахей был воин. Он не покорился. Он бежал в Оргутцкую волость и убивал всех русских послов. Сахей был свободен, как птица, а удачи ему не было. У него угнали двадцать коров, у него умерла любимая юная жена: шаман Дурун плохо отгонял злых духов.
Сахей ждал Дуруна. От нетерпения ломило голову: Сахей глотал лисий жир — лучшее лекарство, — а боль не затихала.
Дурун пришёл осторожный, как рысь. Сразу же понесли угощения. Так пышно Сахей никогда и никого не принимал — Дурун поставил уши торчком.
— Расскажи мне про Эллея, — сказал вдруг тойон.
— У меня есть другая сказка. Логуй прислал гонца. К тебе едет русский. Логуй просил тебя быть твёрдым. Убей!
Тойон захохотал.
Сначала тихо, потом развалясь на полу и перекатываясь с места на место.
Отёр потное лицо, подполз на четвереньках к Дуруну и, как собака, снизу заглянул ему в лицо.
— Скажи мне, Дурун, должен ли я послушать Логуя?
— Когда говорит враг, его надо слушать, а потом сделать наоборот.
Сахей встал.
— Ты плохой мудрец, Дурун. Логуй хочет соболями платить за спокойную жизнь. Логуй знает, что я ненавижу его. Он знает, что я слушаю его советы и делаю наоборот. Логуй стал слабоват умом. Я его разгадал.
— Ты убьёшь русского?
— Тебе, Дурун, не суждено знать это. Дурун, у якутов нет великого тойона. Логуй хитёр, как весенняя река, но он никогда не был воином. Я — воин, но меня боятся. Тойоны не дадут мне быть выше их. Я ждал от моей юной жены богатыря. Ты не спас её, Дурун. Что же ты наделал, Дурун?
Сахей заплакал. Лёг и, плача, не спуская с шамана глаз, пополз к нему, простирая то одну, то другую руку.
Никогда Дурун не видел тойона в таком унижении. Мысль о том, что Сахей сломлен, что пора прибрать его к рукам, заиграла и споткнулась: «Тебе, Дурун, не суждено знать это?» Угроза?
Сахей положил голову на колени шаману, рыдал.
Дурун улыбнулся свысока, как бог, и в тот же миг прямой русский нож вошёл ему снизу в живот и легко, не грубо, покатился к груди.
Дурун хотел закричать, но не хватило воздуха.
Ночью тойон молился своему деревянному хранителю. Он кормил его лучшими кусками, мазал всеми жирами, какие только были в доме. А потом взял его и пошёл с ним на реку. Он посадил его в лодку и опять щедро кормил и напоследок сунул в рот лепёшку. Потом сделал вид, что нечаянно толкнул лодку, и она тихонько поплыла, унося деревянного бога, который не оправдал надежд.
Семён Дежнёв, посол атамана Галкина, сидел возле потухшего костра и мазал углём лицо. Вымазавшись предостаточно, он явился к тойону Сахею, который был удивлён видом русского посла и его слезами.
— Кто причинил горе тебе? — спросил Сахей. — Или ты оплакиваешь свою жизнь, ибо никто из русских не ушёл отсюда.
— Я сам пошёл к тебе, Сахей, — ответил Дежнёв. — Кто-то должен был идти, и я пошёл. Я оплакиваю не свою жизнь. Я оплакиваю смерть твоей молодой жены. Я женат на якутке Абакаяде Сичю и знаю, как прекрасны женщины твоего народа. Смерть женщины — это не смерть мужчины. Женщины приносят нам детей. И я опечален твоим горем: жена твоя не успела родить тебе охотника.
— Воина! — закричал Сахей.
— Охотника, — возразил Дежнёв. — Слишком много крови проливает твой народ в бесполезных войнах. Если бы я был воеводой, ни один волос не упал бы с головы охотников.
— Ещё бы, вам подавай соболей!
— Все мы кому-то служим, тойон Сахей. Якуты рыщут по лесам, чтобы убить соболя и уплатить нам ясак. Я, как волк, хожу по земле и приискиваю землицы, чтобы угодить своему царю. А все цари служат богу.
— Тебе не понять нас, но ты не глуп, — сказал Сахей и пригласил Дежнёва в дом. — Мой враг Логуй прислал гонца с просьбой, чтобы я убил тебя. Он предал вас!