Встречь солнцу. Век XVI—XVII

По морю, морю синему,
По синему, по Хвалынскому,
Ходил-гулял Сокол-корабль
Ни много ни мало двенадцать лет.
На якорях Сокол-корабль не стаивал,
К берегам крутым не приваливал,
Жёлтых песков не хватывал.
Хорошо корабль изукрашен был:
Корма — по-звериному, бока — по-змеиному,
Хозяин-то был Илья Муромец,
Слугою был — Добрынюшка,
Никитин сын,
Было на корабле пятьсот гребцов,
Пятьсот гребцов, удалых молодцов.
Зазрил Сокол-корабль турецкий хан,
Турецкий хан, большой Салтан,
Большой Салтан Салтанович…

Журчала былина по камушкам будто, вспомнилась Семёну русская мурава, ромашки млеют, небо высокое. Прилёг Семён возле сына и заснул. Снился ему Любим-богатырь. Взрослый совсем, натягивает тугой лук, кричит:

Лети, моя калёная стрела,
Выше лесу, выше лесу по поднебесью,
Пади, моя калёная стрела,
В турецкий град, в зелен сад,
Во бел шатёр, за золот стол,
За ременчат стул
Самому Салтану в белу грудь.

Хорошо кричит Любим по-русски, а сам в шкурах весь, северный мужик. Загрустить бы Семёну, а грусти нет, смотрит на Любима, и по нраву ему могучий сын, чернявый, а с глазами синими, будто лен зацвёл.

Наготовив на зиму мяса, наквасив, навялив рыбы, насолив грибов, вернулся Семён Дежнёв в Ленский острог и зажил себе неголодно. Корову купил: опять хлопоты, косил траву, поставил на подворье стог сена — забыл походы.

Да в ту пору как раз вернулся из плавания казак Елисей Буза. Ходил по морям да по рекам Елисей пять лет.

Редкий день стоял в Ленском остроге. Солнечный, тёплый, и вдруг на сторожевой башне пальнули из пушки.

Люди высыпали на реку встречать незнакомые кочи. Богатого и встречают богато, взял Елисей Буза для себя в долгом плавании тысячу восемьдесят соболей, двести восемьдесят соболиных пластин — хребтовая половина соболя, — четыре собольи шубы, девять собольих и лисьих кафтанов, две ферязи.

От воеводы Петра Петровича Головина вышел Елисей Буза и пьян и счастлив: велел ему воевода везти в Москву соболиную казну. Только Елисей перед казаками не зазнался, пошёл с ними в кабак, всех поил и сам пил. Рассказывал о походе пространно, неудач не таил, удачами хвалился, а как же? — удача она и есть удача.

— И вам, казаки, подарочек привёз! — кричал Елисей. — Трёх юкагирских мужиков. Мужики те с секретом. А секрет их — о реке неведомой Нероге[71]. На той-де реке Нероге, возле морского устья, в утёсе над водой, — серебряная руда. Стреляют в утёс из лука, и серебряные камни в лодку падают. Сам повёл бы отряд, да велел мне мягкую рухлядь, большую царскую казну воевода наш преславный Пётр Петрович Головин в стольную Москву отвезти.

— Коль серебро на Нероге, недолго нам в Якутске штаны просиживать, — сказал Стадухин. — Спасибо тебе, Елисей, за твоих юкагирских мужиков, соскучились мы тут без хорошей службы. Слава богу, теперь в путь скоро! Государь-царю без серебра, как нам без хлеба.

— Скоро-то, скоро, да вот кого пошлют, — влез в разговор Семён Дежнёв.

— Меня пошлют, — Стадухин гордо, с ухмылкой оглядел казаков. — Ну, а ты не горюй, Семён. Я тебя возьму, уж больно ты здоров уговаривать, самого Сахея уговорил.

На Оймякон, на Колыму

Михаил Стадухин был у воеводы Головина. Пётр Петрович встретил неласково. Сам за столом сидел, а гость стоял. Позвал слугу.

— Что принёс нам, знатный казак?

— Лисью шубу да одну пластину соболя.

Головин покосился на Стадухина.

— Обеднял, видно?

— Обеднял.

— Я вас всех за ушко да на солнышко. Воруете у государя. Ни один казну без воровства не сдал. Куда просишься? На Нерогу небось?

— На Нерогу.

— За такую реку, где серебро — лопатой черпай, за службу, которая царю нашему Михаилу Фёдоровичу угодна и люба, лисью шубу принёс? Стыдись, Стадухин. Не видать тебе Нероги. Я добро помню, милостью не обижу, но Нерога — человеку вежливому. Ты у меня пойдёшь на Оймякон. Набирай четырнадцать казаков — и с богом.

Михаил Стадухин поклонился до земли.

— Благодарствую, благодетель мой, Пётр Петрович, за милость твою.

Головин махнул рукой.

— Пошёл, пошёл, да попробуй только с Оймякона-то без собольей шубы на моё плечо прийти! — и засмеялся. Пошутил.

А смех жёсткий, с намёком.

Не прошло и двух недель, а Михаил Стадухин был готов в дорогу. Дежнёв взял с собой жену и Любима, заколотил дом, корову с телёнком отвёл на корм якуту Манякую. Думал через год вернуться, а судьба по-своему распорядилась. По рекам, по морям, по горам и болотам странствовал Семён Дежнёв двадцать лет.