Встречь солнцу. Век XVI—XVII

Любим клялся, что слышал этот рассказ из уст своего отца, ныне покойного. Будто бы Семён Дежнёв строил планы достичь богатой соболем реки Камчатки, но смерть помешала осуществить ему задуманное.

И вот Любим, Потап и Владимир уговорились: как только представится возможность, подать воеводе челобитную, чтобы он отпустил их проведать ту соболиную реку.

Но Любима вскоре назначили в другой отряд, а потом судьба разлучила Владимира и с Потапом, — и отчасти в этом была виновата сестра Потапа Стеша.

Была она года на два моложе их с Потапом, и они с детства привыкли шпынять её, чтоб не таскалась за ними, не встревала в их мальчишечьи игры, не лазила вместе с ними по крепостным стенам и башням, не ревела, когда ушибётся.

Но Стеша упрямо держалась за них. Её с Потапом мать знала толк в травах и ворожбе и слыла колдовкой. Серючиху побаивались в Якутске — как бы не навела порчу на скотину. Настоящим горем было для Стеши, что девчонки дразнили её ведьмачкой и не принимали в свои игры. Гордая самолюбивая девчушка вынуждена была разделять игры с Потапом и его дружком Володей, хотя они и старались изо всех сил не замечать её, стыдясь, что эта упрямица бродит за ними, как тень, что из-за неё мальчишки прозвали их сарафанной артелью. Даже когда Стеша подросла и стала почти взрослой девушкой, они по привычке обращались с ней, как с маленькой, и она старалась не обижаться на них. Подруг у неё по-прежнему не было, женихи тоже не досаждали ей, хотя ни красотой, ни статью бог её не обидел. Кажется, она и сама отшивала парней слишком сурово.

Однажды летом на покосах Атласов спросил у Потапа про разрыв-траву: бывает ли такая взаправду на свете? Потап только пожал плечами. Но Владимир не унимался — пусть-де у матери своей спросит. Потап насупился: как и Стеша, он не любил, когда напоминали, что мать его считают колдуньей, и заявил, что матери про разрыв-траву тоже ничего не известно. Тут и встряла в их разговор Стеша. «А я вот знаю!» — заявила она, хитро поглядывая на Атласова. Он сразу оживился, потребовал, чтоб говорила. «Надо зелёную траву кидать в реку, — серьёзно заявила Стеша, — кидать да поглядывать, какая против течения поплывёт. Это и будет разрыв-трава».

По предложению Владимира они, смеясь и дурачась, долго кидали пучки пахучей свежескошенной травы с обрыва в реку, почти целый прокос перекидали, — да только какая ж дурная трава против течения поплывёт?

Потаи скоро махнул рукой на пустое занятие, ушёл полежать в тени под кустом. А Владимир со Стешей весело и упрямо продолжали своё занятие до тех пор, пока не случилось чудо: пук зелёной травы вдруг остановился, прошёлся по кругу и двинулся как бы против течения.

С криком: «Разрыв-трава!» — они кинулись с обрыва, понеслись в воду, поднимая фонтаны брызг босыми ногами.

Стеша оказалась проворней и первой ухватила заветную траву, но на беду свою не умела плавать. Как потеряла дно, так и понесло её по течению.

Атласов до сих пор помнит, какой испуг пронзил его тогда от груди до самых пяток. Он рванулся за ней, быстро настиг и вынес из воды на руках. Всё произошло так быстро, что сама она, должно быть, даже испугаться не успела, и только руки её, крепко обвившиеся вокруг шеи спасителя, были напряжены, как камень. Но как она при этом улыбалась!

Он понял вдруг, его на руках его ей лежать покойно, видел её взрослую грудь, нежный овал широковатого светлого лица, большие, налитые тьмой и поднимающиеся из глубины тихим сиянием глаза её, — и у него остановилось дыхание. Смутившись, он опустил её на песок, но она глядела на него прежним взглядом, не мигая и не шевелясь, словно всё ещё покоилась на его руках.

Он отступил в замешательстве на шаг, и коса её, длинная пышная коса, долго сползала с его плеча, щекоча ему за ухом. И когда она, эта коса, упала наконец, повиснув вдоль напряжённого тела девушки до облепленных мокрым сарафаном колен, — только тогда он пришёл в себя и спросил, что надо делать дальше.

Вначале она не поняла, о чём он её спрашивает. Потом, увидев у себя в руке пучок травы, которую не выпустила даже тогда, когда течение оторвало её от речного дна и потащило на стрежень, она велела Владимиру раскрыть правую ладонь и крепко сжать траву в кулаке. Он сжал пучок травы, с которой ещё капала вода, а Стеша стала с силой этот пучок вытягивать, держась за его конец.

Атласов почувствовал, что какая-то острая колючка впилась ему в ладонь и раздирает кожу, но пальцев не разжал. Протянув траву сквозь его кулак, Стеша кинула траву обратно в реку, пробормотав: «Плыви в море-океан, а силу нам оставь!» — и велела Владимиру показать ладонь. По руке его стекала струйка крови. «Всё правильно, — объявила девушка, — разрыв-трава врезана в руку. Теперь перед такой рукой не устоит никакая вражья сила».

И он, удивлённо прислушиваясь к своему бьющемуся сердцу, поверил ей, ибо хотел поверить. И тогда он взял её за руку, уже безбоязненно заглянул в её глаза и сказал с той смелостью, какая подобает настоящему казаку: «Ты — соболь моя золотая...» Стеша сразу вспыхнула и зажмурила глаза от счастья.