Встреча на далеком меридиане

«Когда во время поездки по Соединенным Штатам я посетил доктора Реннета, еще не была исключена возможность, что расхождение в наших результатах объясняется расхождением в показаниях приборов, поскольку мы пользовались разными методами. Однако совсем недавно наш институт разработал третью методику, совершенно не похожую на первые две. Новые результаты полностью согласуются с данными, полученными нами ранее. Если только мы не повторили какой-то принципиальной ошибки, — а это представляется маловероятным, — есть все основания считать, что теперь возможность простого расхождения в показаниях приборов полностью исключена. Хотя это расхождение относительно очень невелико, оно тем не менее дает основание для двух следующих гипотез: либо каждая галактика представляет собой герметически замкнутую систему, связанную с остальной вселенной только посредством излучения, либо между отдельными галактиками происходит обмен материальными частицами, создающий между ними взаимосвязь материи».

На этом цитата кончалась. Затем следовало описание нового прибора, которое, впрочем, как и большинство таких научно-популярных описаний, было совершенно непонятно для специалиста; но, во всяком случае, Ник теперь твердо знал, что со времени их встречи Гончаров действительно провел новый эксперимент и что он пользовался прибором, о котором до сих пор не сказал ему ни единого слова. И, следовательно, Прескотт был прав: его пригласили только для того, чтобы дать Гончарову возможность публично одержать победу.

И все же, когда Адамс начал расспрашивать Ника, он отвечал очень сдержанно.

— Так как я по-прежнему не знаю, что именно он сделал, мне по-прежнему нечего вам сказать.

— А в прошлом вы всегда держали друг друга в курсе своей работы? — не отставал Адамс.

— Мы всегда обменивались копиями сообщений, которые посылали в журналы, и никогда не заставляли друг друга дожидаться, пока эти материалы будут опубликованы. Кроме того, мы иногда сообщали друг другу о своей текущей работе. Как видите, наши теоретические разногласия не мешали нам обмениваться информацией.

— А не мог он послать вам сообщение об этом последнем эксперименте уже после вашего отъезда из Соединенных Штатов?

— Разумеется, мог, — ответил Ник, которого уже начали раздражать попытки журналиста добиться от него какого-то конкретного утверждения. Однако это не объясняет, почему он ни слова не сказал мне после моего приезда сюда. Разве вы не понимаете, что все дело именно в этом?

— Когда он был в Штатах, он не говорил вам, что собирается испробовать новый метод?

— Тогда он мог и сам об этом ничего не знать.

— А вы со своей стороны предполагали провести дополнительный эксперимент после его отъезда?

— Нет, — медленно произнес Ник. Теперь, оглядываясь назад, он не мог бы сказать, что именно сделал после того, как Гончаров весной побывал в Кливленде. Последние несколько месяцев были периодом бесплодия, духовного паралича. Он мог бы ответить, что полученные результаты вполне его удовлетворяли, однако честность требовала признать, что логично было бы провести контрольный эксперимент так же, как сделал Гончаров. — Нет, повторил он резко, — не предполагал.

— Так что же теперь?

— Я все еще не знаю, что конкретно сделал Гончаров. Да и как бы то ни было, это не президентские выборы и не конкурс красоты. Я уверен в своем эксперименте. Я знаю пределы возможной ошибки моего прибора. Мои результаты не опровергнуты. Гончаров по-прежнему не обнаруживает элементарных частиц с таким высоким уровнем энергии, как те, которые обнаружил я. Следовательно, ничто не изменилось и не изменится, пока не будет найдена ошибка либо в его методе, либо в моем или пока не возникнет новая теория, которая каким-то образом докажет, что это расхождение в наших результатах не столь важно по сравнению с тем, что у нас совпадает.

— Значит, я могу написать только о нарушении частного случая неофициального советско-американского научного сотрудничества. О нарушении его советской стороной, — добавил Адамс спокойно и многозначительно. Просто для характеристики конференции.