Встреча на деревенской улице

Дударев! Боже мой, я не терпел его так же, как и Дякорозина. Что ни год, то у этого «любимого» новый роман на шестьсот — семьсот страниц. Не отрабатывая, он тащил его в издательство, надеясь на рецензентов. И там действительно направляли рукопись опытному литератору. Тот предлагал одно убрать, другое сократить, третье развить, четвертое углубить. Дударев никогда не оспаривал замечаний рецензентов, с готовностью исправлял рукопись и снова нес в издательство. По сравнению с первым вариантом она была лучше, но все равно плоха. Там ее регистрировали и направляли другому опытному писателю. Тот делал свои замечания — убрать, сократить, развить, углубить. Дударев дорабатывал. Рукопись становилась не то чтобы лучше, но поменьше, не так рыхла, не так скучна, хотя нудность сидела в ней неистребимо. И снова нес в издательство. Конечно, самое правильное было бы вернуть ее автору, но был договор, был в свое время выдан аванс, и поэтому вызывали меня или Бабкину и вручали роман для окончательной редактуры.

— Забирай, Дима. В июне сдача в производство.

Я положил заявление об отпуске.

Зав прочитал.

— Какой отпуск? Ты же в июле.

— Я поменялся с Глебом. Мне надо отдохнуть.

— Только после Дударева.

— Нет-нет. Отдайте Бабкиной. Она с ним ладит. А меня от одной его фамилии уже воротит.

— Ну-ну, не преувеличивай. Темка у него о рабочем классе. Давай греби.

— Нет, верно. Мне нужно отдохнуть. Я устал.

— Все мы устали. Я каждую минуту могу взять бюллетень. Но вот сижу работаю. А рукопись более или менее доведена. Мы ему трижды возвращали на доработку, теперь ничего. Кое-где ужмешь, по языку пройдешься.

— До каких пор мы будем с ним возиться? Почему бы не вызвать его в редакцию и не поговорить всерьез?

— Ну вот, теперь вижу — и на самом деле ты устал. Может, и верно Бабкиной откинуть или Глебу?.. — Он задумался. И в этом состоянии я его оставил.

Таким образом, на работе все обошлось как надо. Отпуск дали. Теперь надо было поговорить с Ириной, чтобы не заупрямилась.

Для нее я придумал такой сюжет.

— Не знаю, как ты на это дело посмотришь, — сказал я ей как-то вечером. — Приглашает меня на Волгу один астраханец.

— Зачем это? — спросила она и поджала рот, отчего у нее верхняя губа стала тонкой. Удивительно, когда женился, была пухлой.

— Просит, чтобы я отредактировал его рукопись. Собственно, он не писатель. У него мемуары. Ну, и там нужно в краеведческом музее поработать. Так-то хотелось бы съездить, встряхнуться. Когда еще представится такая возможность.

— А за чей счет?

— За его, конечно.

— Ну, если, за его... Когда же?

— Да вот теперь.

— А работа?

— Это можно уладить. Главное, как ты.

— А что я, поезжай...

Вот так уладилось дома.

Накануне отъезда зашел в редакцию журнала к главному. Я его встретил в вестибюле.

— Анатолий Васильевич, у меня к вам небольшой разговор, — сказал я, здороваясь.

— А если бы и большой? Пошли. Никто не спрашивал? — отрывисто бросил он, проходя мимо завредакцией.

— Звонили из обкома.

— И что? — Он задержался.

— Завтра совещание в десять утра.

— Добро. Проходи, проходи, — это он мне. — Садись. Слушаю.

— Как вы смотрите, если я напишу для вас очерк об астраханском заповеднике?

— А чего это тебя туда бросило?

— Интересно. Цветущие лотосы... розовые пеликаны...

— Что, пеликаны тоже цветут? — добродушно рассмеялся он.

— Гнездуются.

— Ну-ну, а ты разве пописываешь?

— Хочу попробовать.

— А что? Не боги горшки обжигают, не боги. Давай пиши. Дерзай.

— Если можно, на предмет представительства командировочное удостоверение...

— Ну, командировочное не выйдет. А вот справку от редакции дать можно. Что ты по заданию журнала едешь собирать материал для очерка и чтобы местные власти тебе способствовали в сборе этого материала.

И я получил справку. Теперь у меня было все. Оставалось только достать билет на самолет. И тут мне повезло. Тринадцатого числа я никогда не боялся. Это был день моего рождения. И вот на тринадцатое почти не было пассажиров, и я легко получил билет.

— Завтра лечу, — сказал я жене, показывая билет. — Решил меня лайнером доставить.

— Живут же люди, — позавидовала она выдуманному астраханцу.

— Ничего, когда-нибудь и мы так будем жить, — ответил я.

— Мы так никогда жить не будем, — сказала она, глядя на меня с мягкой печалью.

— Ну что ты...

— Да-да...