Встреча с неведомым

Указательный палец опять заскользил по карте.

— Идем по Лене. Затем Алдан. Река Мая. Поищем на ней створ будущей плотины. Она должна подпереть реку до западных склонов Джугджурского хребта. Когда-то я бродил по склонам Джугджура, еще будучи студентом географического факультета. Помнится, там есть место, где горы спускаются до высоты всего семисот метров. Там как раз подходят близко Северный Уй, текущий на запад, и приток Улкана Тогонох, текущий на восток… Придется оставить вещи и провизию на катере и побродить пешочком. Горы довольно крутые, но зато гнуса нет. Проект мой — только первый шаг в создании Транссибирского пути. Вот бы как я его дополнил… Корабли должны миновать суровый и страшный пролив Вилькицкого. Зачем? Смотрите на карту. Устье Енисея глубокое, удобное для морских судов — не то что мелководная дельта Лены. Корабли с Северного морского пути должны сворачивать именно сюда, в Енисей. Кстати, Карское море мало замерзает! Итак, по Енисею, по Нижней Тунгуске, потом по старому волоку на Чон, на Вилюй…

— А дальше? — перебил Женя.

— Черт побери! Дальше вот путь: Лена — Алдан — Алданское водохранилище — Мая — Майское водохранилище — канал (или тоннель) через Джугджур — Охотское…

— Но мне кажется… — перебил профессор Герасимов. И тут разгорается жаркий спор. Соседи, наверное, думают, что у нас скандал.

А мной вдруг овладевает странное тягостное ощущение, что все это уже было. Именно, эта комната, полная книг, цветов и электрического света, спорящие до хрипоты ученые, затихающая Москва за раскрытыми окнами, шуршание автомобильных шин по мостовой.

И было прекрасное, тоскующее лицо Лизы, когда видишь, что человек на пределе, что он разочарован и обманут. И моя боль — это непрекращающееся ни на минуту томление сердца, ожидание любви и горечь несбывшегося. И так же громко и увлеченно говорил отец, воспитавший меня, — вечно молодой, уверенный в себе, большой и красивый, добрый и веселый. И тот, что дал мне жизнь, — простой и странный, легко ранимый, рвущийся на незримую дорогу, которую только он и видит. И приветливое, почти без морщин, лицо бабушки. Улыбается, а глаза грустные. Ведь не может она не жалеть своей дочери. И даже Таня уже была, неуемная «цыганка-молдаванка». И мой друг Марк уже был. И его Рыжик, милый доктор. И был озорной кок Гарри Боцманов, на всю жизнь привязавшийся к профессору Черкасову.

В два часа ночи охрипший, усталый, но сияющий отец огласил список тех, кто с ним едет к Джугджурскому хребту. Спросить, желают ли они ехать, он или забыл или не догадался.

Он просто сказал:

— Вот состав экспедиции для вашего сведения. Начальник экспедиции — я. Селиверстов Фома Сергеевич — ботаник. Марк Русанов и Николай Черкасов… гм… едут в качестве рабочих экспедиции. Кок Гарри Боцманов и проводник, завхоз и метеоролог Абакумов. Ну, там рулевые, матросы — это на месте. Кого-нибудь к нам прикомандирует Академия, финансирующая экспедицию.

— Разве Фома Сергеевич едет? — кротко переспросила Ангелина Ефимовна.

— Едет! Он засиделся дома, — рявкнул Черкасов. Фома Сергеевич закашлялся, не смея взглянуть на жену.

Глаза его довольно блестели.

— А мне нельзя с вами? — так же кротко попросилась Ангелина Ефимовна.

— Двух профессоров не будут финансировать, — буркнул отец.

— А если я в свой отпуск?

— В отпуск можно.

— Разве папа тоже едет? — спросила Лиза, покраснев.

— Да. Все договорено. Он выезжает на будущей неделе сюда, в Москву.

Я взглянул на Лизу. Она глубоко задумалась. Женя чуть нахмурился. А он уже изрядно начал лысеть, но благородно — со лба.

— А я… А мне можно с вами? — спросила Таня, сильно побледнев.

Отец пристально посмотрел на девочку. Она даже руки к груди прижала.

— Работать будешь?

— Буду, дядя Дима!

— Почему бы нет, — улыбнулся он. Таня при всех зачем-то полезла под стол. Бабушка ахнула:

— Она же маленькая!

— Я большая! — возразила Таня из-под стола. Лиза все так же сидела задумавшись, словно замерев. На лбу ее выступили капельки пота.

«Очнись!» — мысленно попросил я.

Женя лениво усмехался. Идеи роились в его мозгу, но претворить их в жизнь ему было некогда. Заведование кафедрой, научно-исследовательская работа. Он был занят по горло.

Мы с Марком переглянулись, довольные. Ректор сидел здесь и не возражал. Значит, едем! Нина тихонечко вздохнула.

— А врача вам не надо? — спросила она Черкасова. Отец развел руками:

— Есть нам когда болеть.

Он стал бережно сворачивать карту с пометками будущего маршрута.

В комнате вдруг запахло хвоей, цветущим шиповником и травами. Откуда-то пахнуло речной сыростью, запахом нагретых скал, и воздух зазвенел от гомона и стрекотания кузнечиков.

Сквозь стены ворвался пряный и буйный ветер странствий.