Встречи

Марьям вернулась обратно, когда уже стемнело. В комнате не было света. Марьям решила, что Ольга Михайловна уже легла спать, и ощупью нашла свою койку. Но хозяйка дома еще даже не раздевалась, а как оставила ее Марьям у стола, так она и просидела все это время.

- Вы думали? - спросила Марьям.

- Да, думала, девочка, - сказала Ольга Михайловна.

И Марьям показалось, что она без нее плакала.

- Вы очень одиноки? - спросила Марьям, помолчав.

- Нет, что вы! Я не одинока… У меня ведь есть и сын… и муж…

- Вам очень трудно?..

- Нет-нет, - сказала Ольга Михайловна, - просто, глядя на тебя, я вспомнила и свою молодость… А это было очень, очень давно… - Она нашла в темноте руку Марьям. - Я желаю тебе счастья, Марьям. Настоящего, большого. Такого, какого ты достойна… Ты хорошая…

- Вы еще меня совсем не знаете…

- Я это чувствую… Вижу… Ну, не будем об этом говорить… Хорошо?

Марьям всю ночь не могла заснуть, и когда в семь часов утра за окном остановилась машина, она была уже совсем одета - в пальто и платке. Тихо, чтобы не скрипнуть половицами и не разбудить Ольгу Михайловну, она вышла на крыльцо и почти столкнулась в дверях с батальонным комиссаром, молодым человеком, лет двадцати семи, с еще свежим глубоким шрамом на левой щеке. Шрам этот очень старил его, левая сторона лица казалась на десять лет старше правой.

- Это вы едете? - спросил батальонный комиссар, критически оглядывая ее короткое черное пальто и светлую шерстяную косыночку, которой она повязала голову.

- Я, - сказала Марьям, робея под его придирчивым острым взглядом.

- А вы не замерзнете?

- Что вы? Я привыкла!

- Ну смотрите, - сказал он жестко, - в дороге не жалуйтесь… Вам бы лучше остаться и сперва достать полушубок.

- Нет-нет, - быстро ответила она, боясь, как бы и вправду батальонный комиссар не уехал без нее. - Говорю же вам, я привыкла. Мне не будет холодно.

- Тогда залезайте, - ответил он, повернулся и пошел к машине.

Он сел рядом с шофером, а Марьям одна на заднее сиденье. Машина тронулась.

Батальонный комиссар сидел молча, не оборачиваясь и не разговаривая с Марьям. Он был чем-то недоволен и раздражен.

В рассветных сумерках то и дело мелькали силуэты машин, груженных какими-то ящиками, тюками, сеном и еще чем-то, что Марьям не успела рассмотреть. Одни грузовики шли к фронту, другие - навстречу. Однако когда совсем рассвело, Марьям заметила, что машин на дороге почти не стало. Кругом расстилались пустынные поля. Высокие бело-серые облака плотно затянули небо. Дул холодный ветер, и Марьям чувствовала, как у нее все больше и больше коченеют ноги. Хотелось спросить батальонного комиссара, долго ли им ехать и когда они будут на месте, но он упорно молчал, а она не знала, как начать разговор.

Однако когда проехали несколько километров, батальонный комиссар вдруг обернулся.

- В Малиновке мне надо будет сойти, - сказал он, - а вот товарищ Воробьев, - он кивнул в сторону шофера, - довезет вас до места… Вы куда едете? Мне сказали, что в армейский госпиталь, - вдруг прибавил он, словно решив наконец завязать хоть какой-нибудь разговор.

- Да, я еду в госпиталь, - сказала Марьям. - А скажите, нам долго еще ехать?

- Я точно не знаю, где он, - ответил батальонный комиссар, сидя вполоборота к ней и неудобно повернув голову, так, чтобы видеть ее хоть одним глазом, - по дороге вы это уточните… В медицинском отделе штаба армии…

- А как же мне его разыскать?

- Ну, это несложно. Товарищ Воробьев вам поможет. - Он опять кивнул на шофера, склонившегося над рулем. - К сожалению, сам я не могу. У меня важное задание…

Последние слова он произнес таким внушительным и серьезным тоном, что Марьям невольно подумала: «Наверное, он везет какой-нибудь секретный приказ, от которого зависит исход большой операции…» И суровость молодого комиссара сразу стала в ее глазах понятной и даже необходимой.

- А далеко еще до штаба армии? - спросила она робко, решив хоть как-нибудь поддержать нить с таким трудом начатого разговора.

- Километров сорок, - прикинул он. - По такой дороге часа через три приедете… Здесь колдобина на колдобине… Смотрите, сколько грязи! А кто у вас в госпитале? - вдруг спросил он. - Отец, брат?..

- Нет, друг, - сказала Марьям и немножко испугалась: а вдруг на этом сухом и строгом лице появится насмешливое выражение?

Но нет, он кивнул головой и сказал просто и серьезно:

- Это для него будет целый праздник! А он знает, что вы должны приехать?

- Нет. Он вообще не знает, что я на фронте.

- Вы ему не писали?

- Нет.

- Странно, - сказал батальонный комиссар, недовольно поморщившись. - Едете к нему, а не писали!

- Вот увидимся и поговорим.

- «Поговорим, поговорим»! - повторил он. - Вы там в тылу не всегда учитываете, какое значение имеет для солдата письмо…

- Почему? Я это знаю, - улыбнулась Марьям. Чем больше батальонный комиссар втягивался в разговор, тем он казался ей моложе и понятнее. Марьям даже перестала замечать пересекающий его щеку красный шрам с неровными краями, на которых еще сохранились следы ниток.