Встречи

Как помочь жене, он не знал. Болезнь нельзя поделить на двоих, но оставаться в бездействии было невыносимо. Квартира напоминала сейчас клетку, и он метался в четырех стенах.

Довольно! Дмитрий. Николаевич накинул пиджак, спустился вниз и зашагал, широко размахивая руками, по вечерней улице.

Он шел, рассматривая витрины магазинов, без всякой цели и желания куда-то прийти. Сначала подумалось: к друзьям. Но зачем? Начнут сочувствовать, убиваться — и еще больше расслабнешь, слезу пустишь.

Жаловаться он не любил.

Он шел и пытался вспомнить, как познакомился с Галей, но отчетливой картины не получилось, — другие переживания, более поздние и ощутимые, заслоняли собой те первые, безоблачные.

Перекрестки менялись перед его глазами, но он шел и шел, пока не почувствовал усталость во всем теле.

Светлая летняя ночь спеленала город. Дмитрий Николаевич отыскал пустую скамейку неподалеку от телефонной будки и сел, вытянув ноги. Взглянул на часы: половина четвертого. Прикинул, что скоро пойдут троллейбусы, застегнул пиджак на все пуговицы, откинул голову назад, начал разглядывать беззвездное небо. Тело отдыхало от непривычной нагрузки. Дмитрий Николаевич почувствовал, как ноги становятся легче, руки расслабляются и сердце стучит медленнее, успокаиваясь…

Проснулся он от шуршания метлы. Пожилая дворничиха выметала мусор из-под скамейки. Бросив на Шубина привычный оценивающий взгляд, проворчала для порядка:

— Достукался, из дома выгнали. А все водка — зараза треклятая…

Шубин не отозвался, и дворничиха пошла дальше, шаркая метлой размашисто, словно косой-литовкой.

К жене его снова не пустили. Но Шубин был настроен решительно и добрался до главного врача. И тогда Шубину выдали растоптанные больничные тапочки, которые никак не хотели держаться на ногах, то и дело сползали и шлепали по полу, будто ладонями по воде. Узкий, коротенький халат затрещал на его широкой, слегка сутулой спине.

Шубин вышагивал следом за медсестрой, чувствуя себя неловко в своем одеянии, хотя никто не обращал на него внимания. Наконец, они свернули в «сапожок» и остановились у двери с предостерегающей табличкой:

«Изолятор».

— Здесь, — тихо сказала медсестра и посмотрела на Шубина, прежде чем открыть дверь.

«Здесь»… — зачастило сердце у Дмитрия Николаевича, и он переступил порог, глядя под ноги, готовый к любой неожиданности.

— Дима!

Дмитрий Николаевич сел на стул, всмотрелся в бледное лицо жены, пытаясь угадать ее состояние.

— Сделали кардиограмму, говорят: еще не инфаркт — предынфарктное состояние только…

— Вот и хорошо, все будет в порядке.

Дмитрий Николаевич успокаивался, тревога, мрачные предчувствия схлынули: жена рядом, она жива…

— Что на работе, Дима?

Шубин вздрогнул. Со вчерашнего дня мысли о работе, о фабрике отошли на самый краешек сознания, словно долгие месяцы или годы прошли между днем и утром.

— На работе? — удивленно переспросил Шубин.

Он никогда не думал, что его дела так волнуют жену. А удивившись, вдруг смутно предположил: может быть, нынешнее шаткое его положение и подтолкнуло Галю сюда, на больничную койку? Заметив искры тревоги в ее глазах, понял, что не совсем ошибается, и покраснел, удивленный и пристыженный своим открытием. Придав голосу бодрые интонации, он стал убеждать жену:

— Все нормально. План выполняем хорошо. Сборка перестроилась, пока тоже все благополучно.

Галя кивнула успокоенно, но тут же снова разволновалась, стала советовать ему, что и где взять из еды. Она говорила подробно, требуя запомнить и заставляя повторить. Дмитрий Николаевич послушно повторял и поражался: у Гали было так много неведомых ему забот, о которых он никогда не задумывался, которые казались ему неважными, само собой разумеющимися. Но такой ли пустяк эти заботы, если они не оставляют жену даже сейчас?

И как он мог не замечать всего этого раньше? Чем он был занят, какие такие дела решал, над какими мировыми проблемами бился? Ах да, фабрика! Эта глыба из кирпича и бетона, о которой он думал многие годы больше, чем о жене, и не шелохнется, когда его потеснят с директорского стула… А если и оставят, тогда что же — радость изобразится на ее каменном челе?!..

4

Здоровье у жены улучшалось, но Дмитрий Николаевич по-прежнему приходил в больницу каждое утро, торопливо прошмыгивал по коридору, раскланиваясь со всеми людьми в белых халатах. Несмотря на разрешение, он чувствовал себя нарушителем больничных устоев и поэтому робел перед белым — символом неумолимой строгости и порядка. Только в день, когда жене разрешили вставать и ходить по коридору, увидев ее в кресле с книгой в руках, он вздохнул с облегчением и незаметно для себя начал втягиваться в обычный круговорот дел.

А дела на фабрике двигались вперед. Уже ясно чувствовалось: план будет выполнен к двадцать четвертому числу. И когда оно наступило, Шубин вдруг понял, в каком напряжении жил весь этот месяц.