Ежели принимать название «мелкой прессы» в обидном значении, то можно безошибочно сказать, что прямым родоначальником этой прессы может считаться Мушкарский.
Его статьями возмущались, его открыто бранили, даже били подчас… но он смело шел своей дорогой и, ожесточенно нападая на одних и непостижимо мирволя других, понемногу составил себе довольно кругленький капитал… Все это тянулось до конца семидесятых годов, когда царю московских репортеров Николаю Ивановичу Пастухову пришло на ум создать свою собственную газету по образцу уже издававшейся в Петербурге «Петербургской газеты», основанной покойным Ильей Александровичем Арсеньевым и отданной им в аренду Сергею Николаевичу Худекову за скромное вознаграждение в три тысячи в год.
Пастухов, всегда неукоснительно знавший все, что делалось в Москве, и являвший собою в этом отношении газетную силу, после него уже не повторившуюся, был постоянным корреспондентом «Петербургской газеты» и, одаренный большой литературной смекалкой, понял, что в Москве такого рода орган печати привьется быстро и даст большой доход.
В среде своих знакомых он нашел человека, который согласился поступить к нему в качестве редактора, и он, благословясь, подал прошение о разрешении ему издания в Москве ежедневной бесцензурной газеты под названием «Московский листок».
В то время министром внутренних дел был граф Лорис-Меликов, смотревший на литературу как на серьезный и глубокий вопрос.
Он наотрез отказал Пастухову в его ходатайстве, и тогда Пастухов вступил третьим соиздателем в начавшуюся в то время «Московскую газету», редактируемую неким Александровским и издаваемую типографом Смирновым и мелким торговцем Желтовым.
От этого соиздательства Пастухов вскоре отказался, два других соиздателя сначала поссорились с редактором, затем перессорились между собой, и газета прекратилась навсегда[350]
.В то время в министерстве произошли существенные перемены. Граф Лорис-Меликов уступил министерский портфель графу Игнатьеву, а тот, часто встречавшийся на рыбной ловле с Пастуховым, страстным и очень искусным рыболовом, по первому слову разрешил ему просимое издание, утвердив его самого редактором-издателем.
О таком благоприятном исходе дела Пастухов даже мечтать не смел и, начав дело со скромным капиталом в пять тысяч рублей, составлявшим все его достояние, он после тридцатилетнего удачного и успешного ведения дела оставил, умирая, несколько миллионов наличного капитала.
Заговорив о «Московском листке» и упомянув имя его создателя Николая Ивановича Пастухова, я не могу не остановиться на характеристике этой в высшей степени оригинальной и своеобразной личности.
У Пастухова, умершего в прошлом году в преклонном возрасте (ему было более восьмидесяти лет), было столько же друзей, сколько и ожесточенных врагов, и, оставаясь в пределах строгой справедливости, следует признать, что как те, так и другие были справедливы.
В Пастухове было столько же оригинального и своеобразно хорошего, сколько и непереносимо дурного, но дурное это могло существовать только для людей, мало и издали его знавших.
Кто знал его близко и основательно, тот не мог не оценить его непритворную доброту и ту горячую любовь к человеку, которая скрыта была под грубой оболочкой этого не строго культурного человека.
К каждому из своих сотрудников он относился, как к близкому и родному ему человеку, но и церемоний он уже никаких ни с кем не соблюдал, всем говорил «ты» и, разбушевавшись, поднимал порою такой крик, который не все соглашались покорно выносить.
Зато и в горе, и в нужды сотрудников он входил с отзывчивостью, в прессе небывалой, и мне лично известен пример, когда, с укором встретив старого газетного товарища, пришедшего к нему искать работы, он разом превратил его, как бы мановением волшебного жезла, из бедного и полураздетого человека в человека относительно обеспеченного.
Это моментальное превращение помнят все, кто знал обоих героев этой житейской волшебной сказки: щедрого «хозяина» Пастухова и вконец пропившегося «работника» Вашкова.
Дело было глухой осенью, месяца через два после начала «Московского листка», первый номер которого вышел 1 августа 1881 года.
На дворе стоял почти зимний холод… улицы покрыты были какой-то гололедицей, чем-то средним между замерзшим дождем и растаявшим снегом, когда в скромную в то время квартиру нового редактора-издателя вошел Иван Андреевич Вашков, сравнительно довольно хороший и известный в Москве литератор, но вечно бедствовавший частью благодаря своему многочисленному семейству, состоявшему из семи или восьми душ, а частью (и даже большей частью) благодаря своей губительной и неудержимой страсти к вину.
Пришел Вашков в самом жалком виде, без калош, в плохих сапогах и в одном холодном пальто, под которым даже сюртука, кажется, не было.
Он не взглянул ни на кого из нас, хорошо ему знакомых по прессе, и прямо подошел к Пастухову, который, с обычной своей оригинальностью смерив его с головы до ног пристальным взглядом, с укоризной промолвил:
– Хорош!..