Я уже выше сказала, что Пастухов был отчаянным рыболовом. Ничто в мире не могло так занять и увлечь его, как рыбная ловля. В течение всей своей жизни он ни разу не изменил этой страсти и во все времена с равным наслаждением просиживал по нескольку часов у берега в лодке, зорко следя за опущенной в воду удочкой.
Однажды, лет за десять до своей кончины, Пастухов, приехавший по своему обыкновению на Нижегородскую ярмарку, выбрал и облюбовал себе место в нескольких верстах от города, в небольшой деревушке, расположенной у самого устья Волги, и, наняв там у одного из крестьян лодку, расположился со своими удочками, приготовившись к обильному улову.
Вообще рыбная ловля на удочку требует ненарушимой тишины, а Пастухов, для которого уженье было чуть не священнодействием, был необыкновенно капризен и требователен в этом отношении.
Нельзя было нанести ему большего оскорбления, как явиться к нему на берег и шумом и разговором спугнуть рыбу, которая клюет только при полной тишине и немедленно уходит, раз эта абсолютная тишина нарушена.
Все, знавшие Пастухова, считались с этим, и легко можно себе представить, как он рассердился, закинув удочку и внезапно услыхав за собой на берегу смех и говор нескольких детских голосов.
– Кши! – сердито закричал он на них, обернувшись в их сторону и прогоняя их, как гоняют надоедливых птиц.
Но детишки не унимались, и, только видя, что «старый барин» зашевелился в лодке, и боясь, что он причалит к берегу и поймает их, они бросились бежать с громким криком и озираясь на сердитого «дедушку».
Но дедушка был не на шутку взбешен…
Рыба, испуганная шумом, ушла, и он хорошо знал, что в этот вечер она вновь не клюнет…
Он поднялся в лодке и издали увидал, как двое из убегавших мальчиков остановились на дороге, с любопытством глядя в его сторону и словно поддразнивая его.
Окончательно возмущенный такой смелостью и желая хорошенько пугнуть дерзкую детвору, Пастухов схватил в руки лежавший подле него в лодке револьвер и направил его на мальчиков.
Те, увидав, что он поднялся, вскрикнули и побежали.
Он с целью раз навсегда хорошенько проучить их спустил курок… пуля, направленная с шальной меткостью, полетела прямо… настигла мальчика, остановившегося ближе к берегу… и Пастухов, мгновенно вспомнив, что револьвер был заряжен, весь похолодев от ужаса, увидал, как мальчик зашатался… быстро рванулся в сторону и, взмахнув руками, разом грохнулся о землю…
Обезумев от ужаса, Пастухов выскочил из лодки, бросился к мальчику, нагнулся над ним… стал окликать его… стал его ласково ободрять… но было уже поздно!..
Ребенок лежал бледный, без движения… с широко открытыми глазками, в которых застыло выражение смертельного ужаса…
Он был убит наповал!..
Обезумевший от ужаса Пастухов сам бросился в город на ожидавшей его на берегу лошади и мигом вернулся оттуда в сопровождении полиции и нескольких врачей, которых он буквально хватал по дороге, не спрашивая ни об условиях, ни о цене визита и только испуганным дрожащим голосом повторяя:
– Скорей!.. Ради бога, скорей!.. Может быть, еще можно что-нибудь сделать?!
Но сделать уже было нечего… С жизнью был покончен вопрос!..
Нагрянувшие власти нашли у трупа уже громадную толпу поселян с матерью убитого мальчика во главе.
Их всех призвали разбежавшиеся дети, поторопившиеся оповестить всех, что старый сердитый барин убил Ваську!..
Тут же стояла на страже и земская полиция, знакомая с законами и порядками следствия и знавшая, что мертвое тело нельзя трогать с места до приезда начальства.
На коленях перед трупом мальчика, прижавшись головой к еще не остывшему маленькому трупу, неутешно рыдала мать маленького Васи…
Увидав Пастухова, она бросилась к нему, и, не защити его присутствовавшие, она, кажется, разорвала бы его своими руками!
В порыве отчаяния она проклинала его самым страшным образом, и, когда расстроенный и перепуганный Пастухов направился к экипажу, она, силой удержанная десятским, крикнула ему вслед:
– Пусть Бог отомстит тебе за меня!.. И ежели у тебя есть дети, пусть Он их у тебя отнимет, как ты у меня моего сыночка бедного отнял!
Движимый горем и раскаянием в своем невольном преступлении, Пастухов дал семье маленького Васи три тысячи рублей, похоронил на свой счет, поставил над ним маленький мраморный памятник и внес в земскую управу пять тысяч на учреждение в ближайшем селе школы в память маленького Васи.
Но проклятие убитой горем матери оказалось сильнее всяких денег и могущественнее всяких пожертвований и даров, и несчастье, так мстительно призванное на его голову убитой горем матерью, его не миновало!
У него было только двое детей: сын, которому в момент этого горького события было около тридцати пяти – тридцати шести лет, и дочь, несколькими годами моложе брата.
Сын был уже давно женат, дочь тоже была замужем, и у каждого из них, в свою очередь, была семья. Оба были в полном расцвете сил и здоровья и, богатые, счастливые, наслаждались всеми благами жизни…