Встречи, которых не было

Во время «великого сидения» в Иркутске мы ненадолго съездили на Байкал, в Лиственничное, а из Лиственничного — на биологическую станцию в Большие Коты. Байкал был тих и прозрачен, и сквозь зеленоватую воду даже на сравнительно большой глубине виднелось желтоватое дно. Мы завтракали, черпая кружками из-за борта, и любовались лесистыми сопками и падями… А на обратном пути с сопок внезапно сорвалась сарма, к счастью не очень сильная, короткие резкие волны зашлепали в низкие борта катерка «Биолог», и пошел сильный крупный дождь… Такой, как сейчас у Култука, Байкал был невзрачен и слишком уж сер и пасмурен, но мы, выворачивая шеи, все смотрели и смотрели на него, пока машина спускалась к поселку…

В Култуке ласково повеяло с Байкала влажным и теплым, но едва машина вновь пошла вверх, к очередному перевалу, как с гор нахлынул холодный, с дождем воздух.

Дождь так и не кончился до вечера, до тех сумеречных часов, когда мы наконец увидели Мондинскую котловину и село Монды — конечный пункт нашей поездки. Оттуда, из села, нам предстояло уйти в горы.

Второе пересечение

Ясное утро в горах, даже если оно тихое, запоминается звонким, как весенняя капель.

Право же, утром ничто не напоминало серого вчерашнего дня. Вспенен и полноводен Иркут?.. Но не такая уж это невидаль для горной реки. Присыпаны снегом окрестные вершины?.. Но ведь и это в горах не редкость, а слепящая белизна летнего снега — она как раз противоположна вчерашней мрачности, вчерашней хмури… Воздух чист и морозен, и хочется дышать глубоко и часто, чтобы как можно больше вобрать его в себя. Изумрудная трава чуть тронута дымчатым налетом инея. Иней исчезает тотчас, как только солнце, подымаясь из-за гор, касается травы, и опрокинутая на землю радуга бежит по следам ночной тени, словно угоняя ее прочь…

Мы поселились в школе, на краю села Монды. Каникулы, школа пустует, и из щелей на крыльце торчит трава. Вещи сложены в сенях, а единственный класс — это, так сказать, наша жилая комната. Окна класса выходят на юг, к реке, и можно сколько угодно любоваться Иркутом и плосковерхими сопками за ним.

За время долгого пути под дождем имущество наше все-таки немножко подмокло и, главное, отсырели черные сухари, коими мы запаслись месяца на три. Подождав, пока солнце прогреет землю, мы расстелили плащ-палатки и высыпали на них из крафтовых мешков сухари, а дабы сбежавшиеся со всей деревни собаки и куры не расправились с ними по-своему, организовали надежную оборону.

Не все необходимые дела — дела интересные, и за просушиванием сухарей каждый развлекался как мог. Сначала мы пробовали читать, но вскоре обнаружили, что противники наши умело просачиваются сквозь оборону, пока глаза опущены в книгу… Пришлось книги отложить, и только Николай Иванович Михайлов, пользуясь своим, начальственным положением, продолжал читать. Он читал журнал «Известия Всесоюзного Географического общества», в котором была опубликована статья С. В. Обручева под названием «Орография и геоморфология восточной половины Восточного Саяна». Это — про район наших работ, и, стало быть, Михайлов тоже находился при деле.

…Сочувствуя нашему бедственному состоянию, он время от времени рассказывал нам о прочитанном.

— Обручев выделяет в котловине два комплекса террас, — говорит, не отрываясь от журнала, Михайлов. — Современные, — он топает ногой по современной речной террасе, — и третичные или четвертичные, сложенные рыхлыми конгломератами, — Михайлов показывает большим пальцем себе за спину, и я смотрю в том направлении, но вижу не террасы (их и не видно с нашего места), а резко вписанные в голубое небо белые, с черными ребрами вершины Мунку-Сардыка.

Курица, кося на меня круглым глазом, боком-боком приближается к сухарям и бурно гневается, когда я, разгадав ее маневр, грожу ей прутиком.

— А вон те террасы, — теперь палец Михайлова указует в северном направлении, — все исследователи считают моренами, оставшимися от четвертичных ледников.

Эта особенность Мондинской котловины прежде всего бросается в глаза: обращенный на юг склон ее поднимается вверх крутыми уступами; лес растет только на горизонтальных площадках, и поэтому темные лесные полосы чередуются со светлыми степными.

— Если они правы, то в Мондинской котловине, там, где мы сейчас сидим, некогда лежал ледник мощностью до четырехсот метров, — продолжает Михайлов.

…Я слушал его, но — теперь можно честно признаться — без особого интереса. Тогда я думал, что экспедиция в Саяны — моя последняя сухопутная экспедиция и впредь я буду странствовать лишь по морям и океанам: мне хотелось заняться биогидрологией, совсем молодой в то время научной дисциплиной, изучающей влияние живых организмов на режим водных бассейнов. А Саяны — они, чтобы не пропал сезон и чтобы посмотреть незнакомые мне места, в которые потом я уже никогда не попаду…

— А кто здесь путешествовал? — спрашиваю я из вежливости.