Встречи, которых не было

Землю заметили, только подойдя к ней вплотную: за грядой стамух увидели ровное поле берегового припая, которое незаметно сливалось с низким, засыпанным снегом берегом… Перекрестились на радости казаки: море и льды позади, значит, позади и все самое трудное. На земле не пропадешь — она не раздастся, не заколышется под ногами. И не замерзнешь — вон сколько сухого плавника на берегу!.. И вот уже запылали костры, и вот уже безмятежно спят на мерзлой земле бородатые богатыри, подставляя огню то один бок, то другой.

Наутро мастера взялись за изготовление нарт и лыж — дорога предстояла дальняя и нелегкая. И хоть земля действительно не грозила разверзнуться под ногами — белая застывшая тундра, уходившая далеко на юг, где сливалась она с мутным, затянутым пасмурью горизонтом, — эта тундра была и коварна, и загадочна… И Булдаков, и вожи с других кочей думали, что первые русские могут встретиться им лишь в устье Уяндины, крупного притока Индигирки, километрах в пятистах от побережья… Но совсем не, исключено, что поселения русских уже тогда находились значительно ближе. Впрочем, об этом — в следующем очерке.

А пока… Пока служилые мастерили нарты и лыжи, в действие пришли силы, которым предстояло определить заключительный акт в драме Тимофея Булдакова.

Начнем с того, что на пути в Усть-Яндинское зимовье уже был Андрей Горелый со своим отрядом. Его носило по морю десять дней. Коч его погиб, но все имущество казаки спасли и около двух недель «волочили» по льду государевы снасти, парус и всяческие припасы. Андрей Горелый вышел на берег 5 октября, через четыре дня добрался до устья Индигирки, а оттуда шесть недель шел до Усть-Яндинского зимовья, где предстояло ему служить приказчиком. Приняв в свое ведение зимовье, Андрей Горелый, очевидно, роздал жалованье казакам прежнего гарнизона, и местные купцы подивились такому событию — нечасто подобное случалось.

Опередили отряд Булдакова и люди некоего Фомы Кондратьева, вожака с одного из тех кочей, что носило по морю вместе с кочем Булдакова. Видимо, служилые и промышленные люди шли к берегу раздельно, и Фома Кондратьев удачнее — ближе к устью Индигирки — вывел своих…

В Уяндинском зимовье изрядно поголодавшие люди Фомы Кондратьева купили у торговцев муки, выменяли у юкагиров вяленую рыбу и, таким образом, благополучно устроились на зиму… Но они допустили одну невольную оплошность: рассказали в зимовье, что следом за ними идет еще один большой отряд служилых.

И тут на сцену выступает последний из неизвестных героев драмы — купец Степан Ворыпаев.

Купчина рассуждал вполне логично. Если Андрей Горелый привез жалованье и роздал его гарнизонным, значит, и Тимофей Булдаков везет жалованье служилым на Колыму. Если Фома Кондратьев пришел в зимовье без всяких съестных припасов, значит, и Тимофей Булдаков явится и разутым, и раздетым, и… голодным.

И купчина Ворыпаев принимает срочные меры. Через своих покрученников он скупает у торговых людей все излишки съестных припасов, он выменивает всю лишнюю юколу у местных жителей. Он прячет пятьсот пудов своей собственной муки и с нетерпением начинает ждать Булдакова…

А люди Булдакова с «великой нужою, холодны и голодны, наги и босы» топали в это время к Уяндинскому зимовью, и вот уже видны дымы над крепостными стенами…

И вот уже гостеприимно раскрываются срубленные из толстенных бревен ворота и давние знакомцы с коча Горелого, с кочей промышленников встречают казаков. Встречает их и купец Ворыпаев. Изможденный вид казаков радует его сердце, и он, не спеша знакомиться, неторопливо отправляется на свой лабаз. Он еще успеет познакомиться с ними. Со всеми. А с Булдаковым в первую очередь.

Очень скоро дано было убедиться казакам, что все дороги в Уяндинском зимовье ведут на лабаз Степана Ворыпаева: к кому ни обращались казаки, ни у кого не нашлось продажной муки. И даже юколы у юкагиров не оказалось.

Не подозревая худого, отправились казаки к Ворыпаеву, а тот уже ждет их. Муки — сколько вашей душе угодно. Рыбы — пожалуйста. Только платить наличными. Деньгами. У казаков аж глаза на лоб полезли. Деньги тогда широкого хождения не имели и принята была такая система: осенью, перед промыслом, брали служилые в, долг муку и ружейные припасы, оставляли купцам расписки, а к весне расплачивались соболями. Но Ворыпаев и слышать о расписках не хотел — деньги на стол!

А деньги от редкой воеводской щедрости — они колымским гарнизонным предназначались. Так и так растолковывал Булдаков это обстоятельство Ворыпаеву, но что купчине колымские служилые?

Потоптались изголодавшиеся казаки и ушли. А потом снова пришли — есть-то надо! Накинули они по нескольку рублей на пуд, а Ворыпаев все равно не уступает… С отчаяния некоторые соглашались в кабалу к Ворыпаеву идти, волю на неволю меняли, но все равно, ни с чем ушли. Твердо верил купец, что не выдержит Булдаков голодовки и расплатится с ним деньгами служилых.

Но тут нашла коса на камень. Примерный службист и отменный упрямец, Булдаков предпочел голодать, но ни копейки не отдал Ворыпаеву.