Встречи... Разлуки...

Ту, очевидно, ввела в заблуждение кажущаяся молодость Осадчего, и она пыталась изменить ход разговора. Иван Осадчий, действительно, выглядел гораздо моложе своих лет. Он давно отслужил военную службу на Балтике и уже около десяти лет работал наладчиком на машиностроительном заводе. Был он специалистом высокой квалификации, с которым нередко советовались опытные инженеры.

В кабинет вошел бухгалтер с какими-то бумагами.

— Я занята! — Лапшина взглядом указала на дверь.

Пробормотав что-то о закрытии банка, бухгалтер поспешно вышел.

— Вы нам так и не ответили, почему на олимпиаде вместо участников самодеятельности вы показали профессиональных актеров? — снова повторил свой вопрос Осадчий.

— Между прочим, вы даже не потрудились предъявить свои документы, — сказала Лапшина.

— Я шесть раз предъявлял их вашей секретарше!

Беседуя с преподавателями, и Елена Ивановна и Осадчий представились им. Директор об этом не могла не знать. Просто Лапшина пыталась хоть к чему-то придраться, чтобы потом говорить о недопустимом тоне депутатов, а не объяснять, каким образом коллективу достались первые места.

— Может, перейдем, наконец, к делу? — спросила Елена Ивановна, когда Лапшина вернула удостоверения. — Время-то идет.

— Я не привыкла к допросам и вообще отказываюсь отвечать, если меня спрашивают в таком тоне.

— Тогда отвечу я. Струнный ансамбль у вас состоит из выпускников консерватории, пианистка — опытный концертмейстер, а двое вокалистов — солисты оперного театра. — Осадчий взял шляпу и поднялся.

— Кто это без моего ведома дал вам материал?! — воскликнула Лапшина. — Ну хорошо же, я разберусь.

Открыв блокнот, Елена Ивановна сделала в нем пометку.

— Это вы мои слова? — резко спросила Лапшина. — Для чего?

— Для газеты! Участникам самодеятельности города небезынтересно будет узнать, у кого они оспаривали первое место на олимпиаде, — сказала Елена Ивановна.

— А я напишу в газету, как вы ворвались в мой кабинет…

— Хотя ваша секретарша объявила, что вас нет. Очевидно, вы думаете, что мне доставляет удовольствие отпрашиваться на заводе, чтобы наносить вам бесполезные визиты, — невозмутимо проговорил Осадчий и пошел к двери. — По-моему, все ясно, — обратился он к Елене Ивановне.

— Что вам ясно? Объяснитесь! — сказала Лапшина.

— За этим дело не станет. Вы думали, нам надоест ходить? — Осадчий подождал, пока Елена Ивановна выйдет и поклонился Лапшиной.

На улице был ливень. Пришлось вернуться и в буфете ожидать, пока он хоть немного утихнет. Но дождь не унимался, хлестал по стеклам, с шумом вырывался из водосточных труб.

— Вы будете писать или я? — спросила Елена Ивановна.

— Пишите вы, а если что-либо надо будет добавить, вместе добавим. Этой Лапшиной безразлична самодеятельность, были бы только кубки да грамоты. «Мой ансамбль», «мои вокалисты». А плакат вот такими буквами: ищем таланты!

— Да… Воспитывает.

— Еще как! Учитесь, молодые люди, жульничать, даже святым искусством не брезгуйте. А ведь говорят, что нет профессии, которая требовала бы более чистых нравов.

— Это касается каждой профессии.

— А искусства все же как никакой другой. Вот ходили мы вчера с женой в кино, даже поссорились. — Осадчий допил кофе, поставил чашку и снова уставился в окно.

Елена Ивановна негромко сказала:

— Мы с мужем иной раз тоже во вкусах не сходимся.

— Да нет! Мнение у нас было одно. Ну а как не злиться? Слоняется по экрану рабочий класс, никак не решит проблему: поить с получки мастера или не поить. Смотришь такой фильм и удивляешься. Мастер — почему-то заскорузлый дед в промасленной спецовке, — продолжал Осадчий. — Ну, возьмем нашего мастера — молодой научный сотрудник с «пунктиком» насчет автоматики. Начальник цеха — кандидат наук. А вообще-то я хочу предложить депутатской комиссии всерьез заняться продукцией наших предприятий. — Осадчий помолчал, потом заговорил резко: — Представьте себе автозавод, огромный конвейер. Одна бракованная гайка, вторая и… стоп конвейер. Во сколько же она обходится государству!

К ним подошла официантка. Осадчий расплатился, виновато сказал:

— Я совсем вас заговорил, Елена Ивановна. И не заметил, как дождь перестал.

— В понедельник встретимся, продолжим нашу беседу после заседания.

— А вы успеете все написать?

— Думаю, что да.

Они вышли на улицу и распрощались.

Дождь смыл с деревьев последние листья. На Пушкинской они лежали желтым ковром. Потемнели пятнистые стволы платанов, и улица казалась чужой, незнакомой.