Встречи... Разлуки...

— Между прочим, «ваш» будет в том же автобусе сидеть рядом с «не вашим» и заразится, — негромко сказала Елена Ивановна, обращаясь больше к Осадчему, и тот так же вполголоса ответил:

— Да, странно. Наши, ваши дети.

И хотя депутаты обменялись репликами как бы между собой, пожилой отвел глаза от окна и, глядя на Осад-чего, с апломбом вымолвил:

— Не будем, товарищи, упрощать. Не надо обобщать!

— Почему же не обобщать? — спросил его Кононенко. — Как видите, не я один считаю неразумными доводы: нашим детям должно быть лучше, потому что наше ведомство богаче.

Кабинет оба представителя «богатого ведомства» покинули недовольными — пришлось согласиться на условия председателя, несговорчивого, упрямого человека. А его лицо оставалось прежним, внимательно вежливым, и только приглашая депутатов сесть поближе, он улыбнулся.

— Мы к вам за советом и помощью, — сразу же перешел к делу Осадчий.

Председатель слушал, не перебивая, и только когда Осадчий умолк, задал несколько вопросов.

— Мы составили справку. — Елена Ивановна положила перед Кононенко несколько отпечатанных на машинке страниц.

— Какая же помощь требуется от меня?

— Вероятно, лучше всего было бы передать справку секретарю обкома и попросить, чтобы коммунистов, руководителей управления, вызвали и спросили бы с них со всей строгостью за такое их отношение к Колосову, — ответил Осадчий.

— Верно. Спросить надо. Но к секретарю пойдете вы, Советская власть. Я со своей стороны тоже буду говорить о Колосове в управлении. Последнее время не все там благополучно.

— И к вам приходили? — спросила Елена Ивановна.

— По всем вопросам приходят. Проанализируешь жалобы, видишь, откуда их больше всего. Вот и едем, например, на завод. Ведем прием на месте, разбираемся.

Елена Ивановна взглянула на часы. Пора бы уже уходить, но Осадчий словно не заметил ее выразительного взгляда.

Кононенко закурил, и Осадчий, спросив разрешения, тоже достал сигареты.

Кононенко курил, не торопя его, очевидно понимая, что человеку надо собраться с мыслями.

— Я вот что хотел сказать, — Осадчий, не докурив сигарету, резким движением вдавил ее в пепельницу. — О всех нас, и о председателе, и вообще о горсовете судят не только по тому, как вы лично встречаете посетителей.

— Согласен.

— Так вот. Заходил вчера в нашу общественную приемную, — твердо продолжал Осадчий. — Ваш помощник записывал трудящихся на прием. Меня, этот товарищ не знает и разговаривал с людьми именно так, как мне передавали. Я уже не говорю о таких частностях, что и в выражении лица и во взгляде у него: а кто ты, собственно, такой? Тон грубый, высокомерный.

Осадчий замолчал, стиснул зубы, подавляя гнев, охвативший его при воспоминании о том, что довелось ему увидеть и услышать.

— Он производил на меня впечатление спокойного, вежливого человека.

— Вежливого с вами, начальством, — усмехнулся Осадчий. — Но вы бы послушали, как он разговаривал с пожилой женщиной, инвалидом Отечественной войны, с молодым ученым, с работницей швейной фабрики.

— Почему бы в общественной приемной не дежурить депутатам? Если какой-либо сложный вопрос, тут же с кем-то из ваших помощников можно проконсультироваться, — сказала Елена Ивановна.

— А то что ж это такое? В таких стенах сидит деятель и грубит, хамит. Спросить его со всей партийной строгостью! — все не мог успокоиться Осадчий.

— Можете не сомневаться, товарищи, что у меня по этому вопросу такое же мнение. Будем разбираться, вас пригласим.

Осадчий кивнул, улыбнулся и встал:

— Вот теперь у нас все.

— Спасибо.

На улице Осадчий остановил такси и, усевшись рядом с Еленой Ивановной, сказал:

— А теперь к нам. Я давно обещал жене познакомить ее с вами.

Но Елена Ивановна поблагодарила, сказав, что непременно придет в гости в следующее же воскресенье. Впрочем, они ведь еще раньше должны встретиться, вместе пойти в обком.

— Не отпущу! Едем, жена намариновала баранины, шашлык обещала, — продолжал настаивать Осадчий.

Елена Ивановна так и не согласилась ехать. Нет, не в настроении она сегодня. Не уходило из сердца беспокойство. А дома, может быть, уже ждет письмо. Пусть открытка и только одно слово: здоров! Если б дети знали, как мало нужно матери, чтобы избавиться от гнетущей тяжести, от горьких раздумий.

Но ящик был пуст. Пуст, как и все эти недели. И вдруг — какая радость! — записка в замочной скважине:

«Вернетесь, обязательно зайдите. Женя».

Письмо! Заказное. Потому и задержалось в пути.

— Женя, милая, где оно? Где письмо?

— Пойдемте в комнату. Только прошу вас… — Соседка была взволнована.

— Что случилось?

Это Женя так. Не потому, что письмо. Да и как ей знать, что в нем.

— Вам телеграмма.

— От Васи? — беззвучно спросила Елена Ивановна. Она уже знала: пришла беда. И не могла, не хотела знать.

— Но, бога ради, возьмите себя в руки. Все, может быть, не так страшно. — Женя прикрыла дверь в детскую, явно оттягивая время.

— Дайте телеграмму! Где она? — Елена Ивановна почувствовала слабость, схватилась руками за стол.