Встречи с искусством

«Нельзя потребовать от писателя, — говорила мама, — пиши, мол, свои повести и романы на положительном материале и ни как не иначе — так надо нам, воспитателям и детям нашим, для самовоспитания. Художественное творчество — процесс сложный, во многом интуитивный. Держится он отнюдь не только на разуме, характеризуется такими, столь трудно уловимыми «параметрами», как вдохновение, открытие и т. д. Важно, чтобы художник донес до маленьких читателей свое отношение к жизни. Ведь вы (здесь она обратилась к «бабушке двух внучек») поняли, что героиня Алексина — девочка плохая, что она приносит вред окружающим, теряя человечность ради лидерства, желания покрасоваться. Вы поняли, что эгоцентризм — сила разрушающая. Почему же вы решили, что другие это не поймут? И разве ребята, прочитав эту повесть, не захотят стать добрее, лучше, внимательнее к родителям, терпимее к своим учителям?

В том и специфика искусства — оно не терпит буквализма. Оно дает эстетический, высокий уровень отношения к действительности, а не указания: как жить, зачем жить и т. д.»

Это одна из маминых формулировок. Списываю ее дословно с той бумажки, которую она набросала перед выступлением. Здесь есть над чем подумать! А после мама высказала мысль, которая мне очень близка и понятна:

«Мы не видим в современной литературе героя для «подражания», идеального героя. Такие герои есть. У этого же писателя Анатолия Алексина есть другая повесть «Действующие лица и исполнители». Герой — самоотверженный, преданный своему делу и коллективу молодой человек, главреж ТЮЗа трагически гибнет от болезни, но до последнего мгновения не бросает любимого дела, искусства, которому служит, не отступает от высоких принципов. Есть и еще немало очень достойных людей, описанных нашими современными писателями, — героев положительных в самом прямом и недвусмысленном понимании этого слова.

Почему же они не вызвали такого всеобщего восхищения, желания на них равняться не вызвали, как Павел Корчагин и Тимур? По-моему, прежде всего, оттого, что ребята наши стали сложнее и «разнообразнее», чем были мы. Одному нравится один герой, другому — не этот, а вот этот. Усложнилась личность (время идет), и дети раньше, чем мы когда-то, осознают свои личные особенности и вкусы. Нынешнему подростку и не хочется, по-моему, быть на кого-то очень похожим. Боюсь, что у него даже выработается душевная «аллергия» на такого героя. Он считает всяческие указания типа «будь таким» за очередное ЦУ, нотацию».

Как это точно! Я ведь хочу быть хорошей. Но хорошей по-своему. Не как Тимур, не как Корчагин (хотя и как они тоже). И через свое, пережитое. Пусть даже через боль, страдание, ошибки прийти к хорошему в себе...»

7. СЧАСТЬЕ ПОНИМАТЬ, СЧАСТЬЕ БЫТЬ ПОНЯТОЙ

«Что делать, если совершенно нет уверенности в том, что жить надо? Что станет, если завтра меня не будет на свете? Ничего не изменится. Будут убиваться мама и папа, подруга Мила пожалеет обо мне и... забудет, станет дружить со Светкой, она и сейчас, наверное, охотно проводила бы все время с ней, если бы не было неудобно передо мной. Ничто не изменится, и хватит закрывать глаза на истинное положение дел: я никому-никому не нужна. И уж Саше, само собой разумеется, тоже.

А вдруг... Вдруг, узнав о том, что я не захотела больше существовать бессмысленно и тупо, он задумается обо мне и пожалеет о том, что потерял. И я останусь в его памяти, как что-то необыкновенное, чистое. Знает он, как я к нему отношусь? Чувствует ли? Иногда я вижу в его глазах что-то такое... А вчера во дворе прошел мимо и не глянул. Так равнодушно прошел. Притворяется или по правде?

То, что произошло, — полный крах, моя гибель, мое несчастье. В школе был новогодний вечер. Как мы готовились! И в нашей самодеятельности я должна была изображать мага. Немного фантазии, немножко кривлянья (гнусавый голос, возведение рук к потолку, смешные позы). Весь наш класс от моих штучек был в восторге, можно сказать, я — гвоздь программы. Принесла с собой и шарф для тюрбана, и страусовое перо. И вдруг... Вдруг у стены среди нетанцующих мальчиков вижу... Сашу. Как очутился он в нашей школе? Зачем пришел? Что теперь будет?

Бегу к Кире, говорю, что выступать не буду, что болит горло, температура и т. д. и т. п. Все приходят в ужас: на меня надеялись, я одна могу выручить класс и прочее. Начинают стыдить, я взрываюсь — к черту, все кончено, могу я делать, что хочу? Или не делать, чего не хочу. Что я им обязана, что ли? И слышу это: класс мне не простит, лучше, если я вообще перешла бы в восьмой «б», там все такие эгоисты. Больше со мной не говорят, я могу плестись домой и рыдать дома, сколько влезет.

Если бы они знали! Ну, как, как я могу при Саше произносить дурацкие слова противным голосом, как?

Итак, я после стояла у стены. Лицо у меня было злое и жалкое одновременно.