Встречи с призраками

Сердце Отшельника смягчилось: он вспомнил сестренку, лежащую на ступенях церкви с перерезанным горлом, кровь, заливающую улицы, и ненасытных грабителей, — все то, от чего сбежал. Поэтому он сказал, что остаться жить в его пещере она, конечно, не сможет, но он пошлет весточку в город в долине и будет молить набожную женщину, живущую там, дать ей кров и работу у себя в доме.

— Я вижу святой образ у тебя на шее, — сказал он, — который говорит мне, что ты не дикая язычница, а дитя Христа, хоть и заблудшее.

— Да, — ответила она, — я христианка и знаю столько же молитв, сколько и ты, но нога моя не ступит за городские стены, иначе меня поймают и отошлют обратно в монастырь.

— Как?! — вскричал Отшельник. — Ты беглая монашка?

Он осенил себя крестом и снова подумал о демоне.

Улыбнувшись, она отвечала:

— Я и правда была когда-то заточена в монастыре, но по своей воле не вернусь туда снова. Теперь, если хочешь, можешь прогнать меня, но я не уйду далеко: я поранила ногу, карабкаясь на скалу с водой для твоего сада.

И она показала ему глубокую рану на ступне.

Невзирая на страх, Отшельник испытал жалость к ней, промыл и перевязал ее рану, и пока делал это, в голову ему пришла мысль, что, возможно, эта женщина была послана ему не для того, чтобы погубить его душу, а чтобы спасти ее собственную. И стремление помочь ей в спасении охватило его.

Но ей совсем не годилось оставаться в его пещере, поэтому, напоив ее и дав горсть чечевицы, он помог ей подняться, дал свой посох, чтобы она опиралась на него, и провел к небольшой пещере на этой же скале, недалеко от своей собственной. Пока они шли, зазвонили колокола к вечерней молитве, и он начал читать «Ангелюс». Она присоединилась, сложив руки и не пропуская ни слова, и в голосе ее звучало великое благочестие.

И все же мысль о том, что она может быть порочна, тяготила его, потому назавтра, принеся ей еды, он попросил ее рассказать, как вышло, что она столь тяжко согрешила. И вот что она поведала.

IV

Я родилась (говорила она) в северной стране, где зимы долги и холодны, порой в долинах выпадает снег, а в горах он не сходит месяцами. Замок моего отца расположен в зеленом лесу, где ветер всегда шелестит в кронах высоких деревьев и река несет свои холодные воды через ледяные заторы. К югу от нас лежит большая жаркая равнина, а над нами — каменистые ущелья, где гнездятся орлы и воют бури. Зимой мы согреваемся огнем, что гудит в больших каминах, и даже летом с ледников всегда веет прохладой. Но когда я была совсем еще ребенком, моя мать отправилась на юг, чтобы оказаться в свите императрицы, и взяла меня с собой. Наше путешествие продлилось много дней, мы пересекали горы и равнины, видели Рим, где в золотом дворце живет папа, и множество других городов и наконец прибыли ко двору императора. Года два или, может быть, дольше мы жили в веселье и роскоши, ведь двор оказался чудесен, там было множество мимов, фокусников, философов и поэтов; фрейлины императрицы, одетые в светлые шелковые наряды, проводили дни в увеселениях, слушая музыку и музицируя, прогуливаясь в розариях и купаясь в огромном мраморном бассейне, покуда евнухи охраняли вход. О, отче, какой это был бассейн! Бывало, я лежала без сна всю жаркую южную ночь и мечтала о нем до тех пор, пока не гасли последние звезды и не занимался рассвет. Мы ведь тогда жили в очень жаркой стране, и я тосковала по высоким деревьям в зеленом лесу и по холодному ручью в долине моего отца; и, охладив свои члены в бассейне, я весь день лежала в скудной тени кипариса и мечтала о следующем купании.

Моя мать тоже тосковала по прохладе, а потом умерла. Императрица отдала меня в монастырь, и все забыли обо мне. Монастырь этот располагался на склоне голого желтого холма, где пчелы непрестанно жужжат в зарослях тимьяна. Внизу миллионами бликов сверкает море, а вверху раскинулся слепящий небесный свод, отражающий солнечный свет, словно гигантский стальной пояс. Монастырь был выстроен на месте дома для развлечений, который благочестивая государыня отдала нашему ордену, и часть дома осталась, а с ней — двор и сад. Монахини застроили весь сад, но оставили кипарисы, растущие по центру, и длинный мраморный бассейн, где когда-то купались принцесса и ее фрейлины. Но, как ты понимаешь, бассейн больше не использовали в качестве купальни, потому что омывать свое тело — роскошь, запретная для дев-затворниц. Наша аббатиса, известная своим аскетизмом, похвалялась, что, подобно святой монахине Сильвии, никогда не касалась воды, кроме как для омовения кончиков пальцев перед принятием святых даров. Имея перед собой такой пример, монахини были вынуждены соблюдать это правило, и многие из тех, кто вырос в монастыре с детства, думали об умывании с ужасом и не испытывали никакого желания смыть с тел своих грязь; но я, ранее купавшаяся ежедневно, привыкла к ощущению свежести, приносимому чистой водой, и чахла от его недостатка, как растения в твоем саду чахнут от жажды.