Она почувствовала внезапное желание бежать, но подавила его сильнейшим напряжением воли.
— Боже мой,— тихо простонала она.
Знал ли он, что она только копня его утраченной любви? Угадал ли он это и поэтому заманил ее сюда, на чистое поле, подальше от людей? Может быть, это была охота на самого охотника?
Не сделала ли она какой-либо ложный шаг, не применила ли ложную тактику? Но как бы то ни было, она уже не могла пойти вспять, не могла свести на нет все труды предшествовавших недель и месяцев.
Нечто черное, приближавшееся к ней, увеличивалось в размерах. Стали вырисовываться очертания. Голова, плечи,'руки. Луна осветила его лицо. Мужчина? Нет, смерть, принявшая человеческий облик.
Он был уже метрах в двух от нее. Он подходил все ближе и ближе. Его лицо выражало радость и печаль одновременно. И что всего страшнее: он выглядел как молодой юноша, с лишенным волос лицом, невинный во всем своем облике.
Она заставила себя посмотреть ему в глаза.
— Дороти,— тихо проговорил он.
— Джонни,— прошептала она.
Его голос звучал ломко, подавленный болью.
— Моя девушка... моя девушка ожидала меня.
Она застыла, когда он заключил ее в свои объятия.
Его голос стал нежнее.
— Моя девушка, моя девушка,— повторял он все снова и снова.— Она ждала меня. Она ждала меня.
Он застыл неподвижно. Обнял и положил голову ей на плечо. Словно отдыхал или обрел спокойствие.
Затем начал ее целовать.
Кое-где чуть зашелестела трава. Что-то хрустнуло, вероятно ветка дерева. Затем снова наступила тишина. На всем лугу, освещенном лунным светом, царила тишина.
Вдруг сработал инстинкт,
Он разжал объятия, его рука скользнула по ее талии.
Сделав резкое движение всем телом, он быстро повернулся. Сильный толчок сбил ее с ног. Он не бросился на нее, стоял поникший, затравленный. Затравленный зверь.
Выскочили мужчины, поднявшиеся из травы. Тут и там — повсюду.
Маленькие световые точки — как светлячки — вспыхнули над полем. По сигнальному выстрелу начался ураганный огонь.
Этот затравленный зверь затаился, окруженный, скрылся в высокой траве.
Ураганный огонь стих. Маленькие дымки рассеивались там и тут.
— Наступила тишина. Мужчины осторожно ползли через высокую траву. Они ползли на четвереньках к тому месту, где он упал.
Мучительный крик пронзал воздух:
— Дороти!
Мужчины подползли ближе.
— Дороти! — кричал он в непомерном, невыразимом одиночестве, обращаясь к звездам.
Они нашли его лежащим в траве. Он смотрел на них беспомощным, осуждающим взглядом. Как смертельно раненный зверь смотрит на охотника.
Его угасающий взор обратился вверх на небо, словно он искал там сновидений. И разве любовь не что иное, как вечные поиски сновидений?
Он умирал с ее именем на устах.
— Дороти,— вздохнул он.— Торопись. Мы потеряли столько времени —его осталось у нас не так много.
Мужчины окружили его.
— Он умер,— тихо сказал один из них.
Камерон кивнул. Он поднял руку к шляпе, но не снял ее, а просто сдвинул на затылок. Словно отдал этим последнюю почесть.
— Теперь они вместе, полагаю я. На своем свидании.
Эллери Квин
Тайна голландского башмака
«Тайна голландского башмака» (смысл этого причудливого названия станет ясен в процессе чтения) — третье приключение Квинов, отца и сына, представляемое публике. Меня и на сей раз уполномочили написать вступление. Моя скромная роль оракула в предшествующих романах Эллери Квина как будто не разочаровала ни издателя Эллери, ни самого вышеупомянутого всемогущего джентльмена. Эллери всерьез утверждает, что задача написать предисловие является наградой за мои усилия по опубликованию его мемуаров. Но, судя по его тону, мне кажется, что слово «награда» в данном случае —синоним слова «наказание»!
Даже будучи близким другом Квинов, я могу сообщить лишь немного фактов, которые еще не были известны читателям из различных намеков, разбросанных в двух первых опусах («Тайна римской шляпы» и «Тайна французской пудры»).
Под именем Квин-отец и Квин-сын выступают люди (свои настоящие имена они потребовали сохранить в тайне), являющиеся немаловажными винтиками в нью-йоркской полицейской машине — особенно в десятых и двадцатых годах. Воспоминания о них до сих пор не потускнели среди полицейских чиновников столицы; они тщательно хранятся в архивах на Сентрал-стрит и в старом доме на 87-й улице, ныне превращенном в частный музей, который содержится усилиями нескольких сентиментальных особ, имеющих основание быть благодарными вышеупомянутым людям.
В настоящее время все семейство Квинов, включающее старого инспектора Ричарда, Эллери и его жену, их маленького сына и цыгана Джуну, отдыхает на холмах Италии, удалившись от полицейских историй,
Я хорошо помню ту атмосферу ужаса, те невероятные слухи, распространившиеся из Нью-Йорка по всему цивилизованному миру, когда стало известно, что богатая и могущественная Эбигейл Доорн была убита, словно беззащитная нищенка. Она была эксцентричной особой— любые ее, даже незначительные, финансовые операции, самые ординарные происшествия в семье тотчас же попадали на первые страницы газет.