Встречи во мраке (Сборник)

После этого он облекал свое сомнение в словесную форму, и инспектор соглашался, печально кивнув: «Да, такая удача случается не слишком часто. Ко времени, когда детективы прибывают на место преступления, следов обычно почти не остается, и им приходится принимать все меры, чтобы как-то компенсировать подобную несправедливость судьбы».

«Джуна, подай мне мой табак!» — этим требованием Квин старший обычно заканчивал подобные тирады.

Эллери Квин был фаталистом не более, чем детерминистом, прагматистом или реалистом. Его единственным компромиссом с «измами» и «легиями» была слепая вера в могущество интеллекта, которая в различные эпохи имела разные названия. И здесь суждения Эллери резко расходились с фундаментальным профессионализмом инспектора Квина. Он презирал институт полицейских осведомителей как нечто умаляющее значение подлинного логического мышления, он пренебрежительно относился к полицейским методам расследования с их грубой ограниченностью и формализмом.

«Я согласен с Кантом в том,— любил повторять Эллери,— что чистый разум превыше всего. Ибо, что может постигнуть один ум, то может понять и другой».

Это была квинтэссенция его философии. Но во время расследования убийства Эбигейл Доорн Эллери был очень близок к тому, чтобы отречься от своей веры. Возможно, впервые за всю его карьеру его охватило сомнение. Сомнение не в своей философии, которая постоянно оправдывала себя, а в способности своего ума разгадать то, что задумал другой ум. Конечно, Эллери не страдал от избытка скромности.

«Я, как Декарт и Фихте, высоко оцениваю свою голову»,— часто говорил он.

Однако на сей раз в путанице событий, окружавших убийство Доорн, он позабыл о судьбе — этом беспокойном и бесцеремонном нарушителе всех привычных устоев,

Эллери размышлял о преступлении в то ясное, холодное утро в понедельник в январе 192... года, шагая по тихой улице в Восточном районе. На нем было тяжелое и длинное черное пальто с поясом, отблески солнечных лучей играли на стеклах его пенсне, трость постукивала по высушенному морозом тротуару.

Приближаясь к следующему кварталу, Эллери размышлял над волнующей его проблемой: что-то должно происходить между моментом наступления смерти и трупным окоченением. Его глаза сохраняли спокойное выражение, но трость с силой ударяла по асфальту.

Эллери перешел улицу и быстро приблизился к главному входу самого большого здания из всей группы домов. Красные гранитные ступени длинной изогнутой лестницы начинались в двух разных участках тротуара и встречались на каменной платформе сверху. Над огромной, скрепленной железными болтами двойной дверью красовалась высеченная в камне надпись: «Голландский мемориальный госпиталь».

Эллери взбежал вверх по ступенькам и, слегка запыхавшись, толкнул одну из створок большой двери.

Он очутился в тихом вестибюле с высоким потолком. Пол был из белого мрамора, стены целиком покрывала тусклая эмаль. Слева, на открытой двери, виднелась дощечка с надписью. «Кабинет». На двери справа было написано: «Приемная». Впереди, за вестибюлем, через стеклянную вращающуюся дверь была видна решетка большого лифта, у входа в который сидел старик в безукоризненно белом одеянии.

Плотный, краснощекий мужчина с тяжелой челюстью, также облаченный в белые брюки и жакет, но в фуражке с черным козырьком, вышел из кабинета и увидел Эллери, осматривающегося вокруг.

— Посещение с двух до трех,— сердито сказал он,— До этого времени в госпиталь никого не пускают, мистер.

— А? —Эллери засунул руки в перчатках глубоко в карманы.—  Я хочу повидать доктора Минчена, И побыстрее!

Швейцар почесал подбородок.

— Доктора Минчена? А у вас с ним назначено свидание?

— Не беспокойтесь, он меня примет. Пожалуйста, поторопитесь.— Нащупав в кармане серебряную монету, он протянул ее швейцару.— Приведите его. Я чертовски спешу!

— Нам нельзя принимать чаевых,— печально промямлил швейцар,— А о ком я должен доложить доктору?

— Скажите, что его ждет Эллери Квин.— Улыбнувшись, Эллери спрятал монету.— Значит, чаевых вы не берете? Как ваше имя? Харон?

Швейцар выглядел озадаченным.

— Нет, сэр. Айзек Кобб, сэр. Швейцар.— Он указал на никелированный значок на своем пиджаке и удалился.

Эллери вошел в приемную и сел. Комната была пуста. Он невольно наморщил нос. Слабый запах дезинфицирующих средств раздражал чувствительную слизистую оболочку его ноздрей. Металлический наконечник трости нервно барабанил по каменным плиткам пола.

В комнату ворвался одетый в белое высокий мужчина атлетического сложения с проницательными голубыми глазами.

— Черт возьми, Эллери Квин!

Эллери, быстро поднявшись, тепло пожал ему руку.

— Что привело вас сюда? Все еще суете нос в чужие дела?

— Меня привело сюда очередное дело, Джон,— ответил Эллери,—В общем же я больниц терпеть не могу. Они на меня угнетающе действуют. Но мне нужна кое-какая информация.