Встречи за порогами. Унья — красавица уральская

— Зачем так говоришь? Один будешь — уснешь, охотник проплывет. Останешься… Отец сам твой отца хотел глядеть. Давно не видел…

— Да ничего со мной не будет. Я же здоров. И нога не болит. А будете со мной здесь сидеть, оленей совсем заморите. Уезжайте!

Айна качает головой и смотрит на Ваню своими черными глазами. Ваня, тяжело вздохнув, поворачивается к костру и, подперев голову ладонями, смотрит на тлеющие угли.

«Боятся, что упущу охотников и останусь тут. Ждут. А меж тем снегу все меньше, путь будет трудней. Придется объезжать болота. Да и ехать по весеннему лесу не то, что по зимнему, — всюду торчат валежины, пни. Не раз придется чинить нарту в пути, а то и бросить совсем...» Ваня сердится и в то же время бесконечно благодарен этим людям, спасшим ему жизнь.

— Айна, а что было бы, если бы вас не было? Ведь ниже порог. Прибило бы к скале — поминай как звали…

Айна морщит лоб, подбирая слова.

— Может, и поминай. — Она вздыхает и, взглянув на реку, продолжает: — Злой река весной. Летом хорош. Зайдешь на камень — рыбу смотри. Все камни видишь, и тебя бы увидел…

— Испугалась бы. Утопленники страшные. Синие, раздутые. Вот такие. — Ваня надулся, изображая утопленника.

— А ты видел?

— Видел.

— А я нет. Мертвый видел, в тайге замерз, а в реке нет.

— Кто же замерз в тайге?

— Кто знает. Какой-то человек. Не охотник. Мы отвезли его факторию. Приезжали хоронить тот человек. Народ много собирался. Говорят, камень искал.

Девушка снова вздохнула.

— Ванья, а зачем вы в яму ложите мертвых?

— А куда же?

— На кедр.

— На кедр?

— Ну да. Наши всегда так делай. Подымай на кедр высоко, привязывай. Старики говорят, так духам легче к мертвому ходить. В землю как они придут?

— Да какие же духи! Нет духов.

— А старики говорят — есть духи.

— Врут они, старики! — задиристо кричит Ваня. Но по тому, как вздрогнула Айна, как оглянулась на лес, понял — напрасно так сказал.

— Ну не врут, а… не понимают. Понимаешь, Айна, нет Духов. И у Вылки их нет и нигде нет. Это их выдумали. И… Эх, Айна, учиться тебе надо! Сколько тебе лет?

— Шеснасать.

— Ну это хорошо. В самый раз учиться.

— А я читать умею.

— Ты?!

— Тут русский шли. Три лета возил их по тайге. И еще камни искал. Два зима вместе живи. Научили. Книжки посылали мне.

— И ты их читала?

— Не все. С собой их не возьмешь. Где положить? А маленько возим. Отец любит слушать.

— Ага, мой любит, — слышится сбоку костра.

Это вернулся Тойко. Он присаживается к костру и продолжает рассказ Айны.

— Книжки хорошо. Летом Айна опять факторию поедет — там нынче будет школа. Только кто будет ловить соболя, бить белку, куницу, если все будут книжки читать?

Он вопросительно смотрит на Ваню, но тот, обескураженный таким вопросом, ничего не может ответить.

Вскипела вода в котелке, и все принялись пить чай. О книжках старик больше не говорит. Выпив две кружки чаю, он лег под кедром на лосиную шкуру. Вскоре донеслось его мерное похрапывание.

18

Коротки на Урале весенние ночи. Кажется, только что стемнело, а уж опять брезжит рассвет. Темноты нет. На бледном небе горят редкие и сейчас особенно далекие звезды. Глухо шумит в перекате река. Время от времени пролетают стаи перелетных птиц, токуют за дальним болотом косачи.

Ваня, время от времени подбрасывая в костер дрова, слушает Айну.

— Так живем, — говорит она мягко, временами к чему-то прислушиваясь. — Зима здесь. Тут у нас стойбище недалеко. Еще две семьи живут. Бьем куницу, ловим соболь. Летом ездим туда. — Она машет рукой в сторону, откуда приплыл Ваня. — Пасем оленей, рыбу ловим, собирай морошку да клюкву.

Рассказывает Айна интересно, даже весело. Ване нравится слушать ее.

Молились мансийцы идолам, которых делали сами же из дерева. Айна не верит идолам, но все-таки побаивается их.

— Отец тоже нынче не верь. Совсем бросай их. Колотил и бросил.

Ваню рассмешило такое признание. Он живо представил себе, как разозлившийся мансиец колотит деревянную, грубо обтесанную куклу.

— Чего смеешься? Не один отец так делай. Раньше идол тоже били, когда соболь не попадай, олени подыхай…

— А ты?

Айна смущенно отводит в сторону глаза, краснеет.

— Я тоже била, когда рыба не ловилась. А потом совсем бросай идола в реку. — И она заразительно хохочет, но вдруг быстро умолкает, прислушиваясь к чему-то.

— Пойду олешки посмотрю. Вчера отец видел рысь. Пугает олешков, если придет…

— Да ведь ночь. Куда же ты пойдешь?

Но Айна уже подходит к кедру, где лежит отец. О чем-то говорит с ним, берет ружье и бесшумно исчезает в ночном лесу; собаки бегут следом.

«Вот поди ж ты, — размышляет Ваня. — Сестре семнадцать, а она ружья боится. А чтобы ночью в лес идти — ни за что...» И Ваня усмехается, вспомнив, как однажды мать посылала Наташу поздним вечером наломать пихтовых лап. Вечер был темный. И, несмотря на то что лес был в сотне шагов от дома, она ни за что не пошла бы, если бы в это время Вани не было дома. Вместе и сходили.

Когда Айна вернулась, Ваня уже спал. Она осторожно набросила на него легкую оленью шкуру, а сама легла по другую сторону костра.

На небе уже гасли последние звезды, отчетливее стал виден лес на другом берегу.