Встретимся через 500 лет!

Жеглов сел. Стал смотреть на картину. На ней напряженно целовались. Подумал: «Интересные шляпки носила буржуазия, поношу и я». Взял кружочек колбаски, съел. Колбаска, как колбаска. Она вернулась. Он замер. Красавица! В черном обтягивающем платье, лицо зрелой девушки без всяких пятен под глазами, на высоких тонких каблучках. Вспомнил Пелкастера:

– «Поживете еще!»

– Сегодня неделя, как скончался мой друг Пуаро, – сказала, встав перед столом. – Помянем?

– Помянем, – только и смог сказать.

Она села. Не напротив, рядом. Сказала, коснувшись его плеча своим:

– Может быть, представитесь? Я должна вас как-то называть…

– Зовите меня Глебом.

– А я – Генриетта.

– Просто Генриетта?

– Да. Пока.

– Тогда очень приятно. Я налью?

– Конечно.

Он налил. Взяла рюмку, сказала:

– Пусть земля ему будет пухом.

– Пусть, – выпил махом. Она, повременив, выпила тоже. Закашлялась, потянулась вилкой за ломтиком сыра, заела. Он захрустел огурцом.

– Отчего он умер? – налил еще.

– Пуаро был серьезно болен. Почти полгода профессор Перен держал его на инъекциях и таблетках.

– Я слышал, старина выглядел неплохо?

– Я же сказала, профессор Перен держал его на инъекциях и таблетках. Вы почему так вдруг помрачнели?

– Мне тоже дают таблетки и делают инъекции…

– Не думайте об этом. Я спрашивала о вас у профессора, он сказал, что вы проживете пятьсот лет.

Жеглов вспомнил Пелкастера. Как тот сказал ему, прощаясь: – Встретимся через пятьсот лет.

– Вы опять помрачнели, товарищ Глеб. Так дело не пойдет, давайте лучше напиваться.

Они выпили. Закусили икрой. За стеной, в бане, что-то оглушительно упало. Жеглов удивленно посмотрел на стену, затем на нее – вопросительно.

– Это Жерфаньон тазик уронил, – пояснила Генриетта. – Ой, кажется, я пьяна в стельку!

Жеглов поощрительно улыбнулся:

– А что он там делает?

– Собирается топить печь.

– Тазиками?

– Нет, березовыми дровами. Тазик он роняет, давая мне знать, что через час баня будет готова.

– Вы пойдете в баню?

– Мы пойдем, если не возражаете.

– Что?!

– Вы испугались? Меня?!

Глеб оторопел. Не женщина, а кобыла, прет, не разбирая дороги. Нет, надо осадить.

– Пуаро был вам близок? – сказал первое, что пришло в голову.

– Да. Мы… мы любили друг друга.

– Вы такие разные… Он маленький, кругленький, с мелкобуржуазными усами, отпущенными для сокрытия таинственной женственности… Думаю, вечерами, закрывшись на все засовы, он сладострастно натягивал дамские колготки с лайкрой и туфельки на каблуках…

– Не говорите о почивших плохо, – возразила решительно. – Да, комплексы заставляли его выглядеть самоуверенным, даже напыщенным. Да, ему, выросшему в женском окружении, недоставало мужественности. Оттого он и придавал большое значение красивой одежде, элегантной обуви, ухоженным ногтям, порядку во всем. Думаю, – улыбнулась, вспомнив безусого Пуаро, облаченного ею в женские одежды, – мы, скорее, были подружками…

Жеглов представил знаменитого сыщика в дамском белье, в том самом, которое он обнаружил в тайнике под книжным шкафом, тряхнул негодующе мужественной своей головой, и вновь обратил внимание на женщину, продолжавшую говорить:

– Так что вы можете не ревновать, мой друг, тем более что…

Жеглов не слушал. Он думал, как будет выглядеть в своих собственных глазах, помывшись с этой женщиной в бане. В глазах получился чистый милиционер, исключенный из КПСС за аморалку. «Нет, надо накатить стакан, – решил он. – С этих рюмочек одна неразбериха в голове».

– Да вы пейте, пейте, я больше не буду, – придвинула к нему пыжившийся графин. – Вы сильный мужчина, вам много надо для хорошего настроения…

Жеглов взял фужер для сока, переместил в него водку из графина, выпил. Она придвинула к нему огурцы, он хрустнул одним. На душе сделалось хорошо. Женщина стала выглядеть домашней, почти супругой.

– А много у вас таких, как этот Пуаро? – спросил, с удовольствием на нее смотря.

– Каких таких?

– Которых держат на таблетках и инъекциях?

– Кто ж это знает, кроме профессора?

Жеглов посмотрел на смело декольтированную грудь женщины, притягательно белую на фоне черного платья, обострил взгляд: ему пришло в голову проделать с ней то, что он проделал накануне с Мааром-Шараповым.

– Знаете, я тоже принимаю таблетки и прочее, – продолжала она, – и потому мне не хочется продолжать эту тему.

– Ваша воля, – посмотрел Жеглов на графинчик, выглядевший опустошенным.

– Водки больше нет, – сказала виновато. – Коньяк будете?

– Какой?

– «Наполеон».

– Да, кстати, о Наполеоне. Как вы считаете, смерть его была случайной?

– Хотела бы я так умереть… – вздохнула по-детски. – На гребне счастья.

– Так как? Случайной она была или нет?

– Как вам сказать… Половину своей жизни в Эльсиноре он провел на башне, трижды там простудился, дважды – подвернул ногу в спешке, раз – расшиб копчик.

– Не юлите, сударыня, умоляю.