Встретимся через 500 лет!

– Интересные сиськи носила буржуазия, – проговорил, сладив с оторопью. Рванул платье на себя. Повертел трофей в руках. Разорвал на ленты. Сказал вслух задумчиво:

– Куда бы тебя привязать?..

Вдруг рассмеявшись заразительно, стал рассказывать:

– Знаешь, Гена, у нас в России, анекдот такой есть. Поймал, значит, заяц лису на кладбище, – а ты ведь лиса, ой, лиса, – и стал к кресту могильному привязывать. Лиса встревожилась, спрашивает:

– Ты, что, хочешь меня распять?

– Нет, раз десять! – ответил заяц.

Генриетта юмора не поняла.

– Ну, понимаешь, по-русски «распять» звучит так же, как «раз пять».

– Пошлый анекдот. А что касается счета, думаю, вы до двух не досчитаете, хотя и много говорите.

– Смотря что стану считать. Если твои косточки – до двухсот дойду. Однако хватит разговоров. Пожалуй, я тебя к столу привяжу, больше некуда а то.

Жеглов подошел к обеденному столу, стоявшему у стены под картиной, на которой напряженно целовалась обнаженная парочка, вытащил его на середину комнаты, взял женщину на руки, – та жеманно прижалась, – водрузил на стол, снял чулки и туфельки, напевая:

– Конец простой – хоть необычный, но досадный:
Какой-то грек нашел Кассандрину обитель, —
И начал пользоваться ей, не как Кассандрой,
А как простой и ненасытный победитель

, —

привязал руки-ноги к ножкам. Затем постоял, оценивая свой труд. Генриетта тем временем думала, из каких соображений этот человек в своем речитативе упомянул греков и Кассандру. Не узнал ли он чего о ее Подземном Мире, о мире Астарты-Афродиты? Нет, пожалуй, нет.

– Ну и как вам? Удобно? – спросил Жеглов тем временем участливо.

– Было бы вам удобно, – сверкнула в ее глазах скабрезная искорка. Если она и страшилась чего, так это того, что этот новый русский не превзойдет старого, не превзойдет Мартена. Тогда, может быть, ей станет скучно, и вечер станет зряшным.

– Обо мне не беспокойтесь, – махнул рукой. – Как-нибудь слажу.

– В таком случае, если вам не трудно, подложите мне под голову подушку.

– Ту, с дивана? – посмотрел на последний, усеянный разного рода подушечками.

– Нет, принесите из спальной.

– Понимаю! – подмигнул, и скоро кокетливая подушка с кружевной оторочкой позволяла женщине наблюдать за прошеным мучителем без напряжения. Тот к тому времени попивал коньяк, рассматривая подошвы ее ступней, удивительно розовые для зрелой женщины.

– Думаю, инсталляция созрела, – сказал, допив. – Теперь дело за инструментами.

– Иголки в серванте, в круглой коробочке.

– Спасибо, я потом посмотрю. У вас в доме имеется что-нибудь вроде кухоньки?

– Вы проголодались?!

– Нет. Но там наверняка есть разделочный нож, чесночный пресс или что-нибудь вроде.

– Если вы нанесете мне тяжкие телесные повреждения, то остаток жизни проведете в смирительной рубашке, будьте уверены, – поджала губки.

– Да нет, какие там телесные повреждения, я чуть-чуть. Вы что, не отметили, что в нашем представлении не хватает динамики и резких звуков, экшена, как сейчас говорят?

– Кухня там, – указала подбородком.

Подошел к столу. Выпил рюмку. Ушел, закусывая пластиком сыра. Вернулся ни с чем. Довольный. Встал у стола. Показал женщине кулак. Сказал, подленько улыбаясь:

– Догадайся с трех раз, что в нем?

– Знаете, уважаемый инквизитор, я уже начала скучать, – сказала правду.

– В нем таракан, большой таракан. Я положу его вам в трусики.

Подмигнув, молниеносным движением боксера сунул кулак в обещанное место, разжал пальцы. Насекомое, оказавшись в кудрявом лесу, нервно задвигало всеми шестью ногами. Генриетта завизжала, задергалась. Стол заходил ходуном.

– Как вы болезненно воспринимаете это маленькое насекомое… – вынул руку, прошелся ладонью по животику. – Боитесь, заползет в половую щель? Вряд ли. Хотя, кто знает, может, он самец.

Женщина зарыдала. В бане звонко уронили тазик на мраморный пол.

– Выньте, его выньте, умоляю! – попросила сдавленно, попросила, ненавидя Жерфаньона (последний, давно приложивший ухо к стене, услышал эти слова и немало озадачился).

– Я там еще кусочек сыра в мышеловку положил, думаю, кульминации нашей драмы долго ждать не придется.

Генриетта замолчала, расширившиеся ее глаза смотрели на кухонную дверь. Раздался резкий щелчок. Мышеловка сработала.

– Шустро! – расцвел Жеглов. – Вы пока тут пообщайтесь с насекомым, а я за мышкой сбегаю.

Ушел на кухню, сделав крюк к столику с коньяком. Вернулся с мышеловкой – в ней бесновалась серая мышь.

– Ух, ты какая! В трусики хочешь? Нет уж! Сначала – прелюдия. С нежными поцелуями, трогательными прикосновениями, и прикусыванием мочки нежного ушка.

Сунул руку в мышеловку. Вскрикнув, мигом вынул. Посмотрел на подушечку среднего пальца. На крапинки крови.

– Да ты не мышь, сученок! – воскликнул удивлено. – Ты, оказывается, крыса, то есть крысенок!

Вытерев кровь о скатерть, покрывавшую стол, посмотрел на Генриетту с неподдельным сочувствием:

– Вот это ты попала!..