Встретимся на Черной речке

Я узнала, что Кирилл так же как я поступил в Академию после художественной школы, и что это, так же как у меня, был сознательный выбор. Однако я никогда не задумывалась над тем, какие мысли мучают парней, поступающих в художественные вузы. Оказывается, что родители Кирилла твердили ему, что это не мужская работа, раз на ней нельзя «нормально зарабатывать», обеспечивать семью. Его родители, в отличие от моих, далеки от искусства, и даже в художку отдали сына не ради таланта, а «чтобы по улице не шлялся». А сейчас Кирилл обеспечивает родителей.

Во время обучения Борис Таисович, тогда еще заведующий кафедры, а не ректор, заметил талантливого парня и плотно занялся его развитием.

Они объехали весь край — Борис Таисович взращивал пейзажиста. Однако Ривман, однажды побывав в студии художника Ситаева (известного автора ню), навсегда определился со своей специализацией.

К моменту защиты выпускной работы (кстати, это все-таки была серия пейзажей — виды всей Западной Сибири вдоль основных рек) у Кирилла уже прошла одна персональная выставка, и было участие в двух выставках коллектива авторов заграницей. Естественно, что последовали предложения работы: в нашей Академии и в зарубежных учебных заведениях.

— И ты, конечно же, выбрал Англию?

— Не настолько быстро, как ты думаешь. В то время Борис не был ректором. Ректором был старый консерватор Егорыч. Ты его не знаешь, он уже ушел, когда ты поступила, — Кирилл улыбнулся. — Он категорически не признавал ню, считал, что эротике (он называл ее «буржуазная вульгарщина>>) нет места в живописи. И когда узнал, что я согласен вести пейзажистику на условии, что мне разрешат разработать авторский курс по жанру ню, то пришел в бешенство. Поэтому я принял предложение Джонса из Академии художеств.

— Тебе там нравится? «На чужбине»? — я спросила с интонацией бабы Марьи.

— В стране нравится. В Академии поначалу тоже все устраивало. Но последние лет пять… Понимаешь, студенчество меняется. Как и в принципе, каждое следующее поколение отличается от предыдущего.

Может быть, я раньше не замечал этого, так как больше времени проводил в мастерской, больше уделял внимания себе и своему развитию в профессии. Готовился к крупной выставке, она была в 2012 году. После я получил ученую степень, и меня стало тянуть на преподавание, хотелось поделиться навыками. И именно тогда я начал понимать, что студенты изменились„.

— В плохую сторону? — уточнила я.

— Есть плохие и менения, есть плохие. К примеру, появилась ориентированность на получение дохода. «Художник должен быть голодным», — такая установка жива, по моим наблюдениям, только в России. Там студенты, еще ничему не научившись, уже пытаются продавать свои рисунки. Но вместе с тем появилось равнодушие к уровню мастерства. Я понимаю, есть гений Малевич. Но я так же понимаю, что есть пародии на него. И доказать человеку, что его срисовки ничего не стоят, очень сложно. Там это называется «преподаватель мешает студенту развивать авторскую манеру», — Ривман подал плечами. — А там вместо авторской манеры — сплошное копирование.

— Может, консервативность нашей Академии — не так уж и плохо? — робко спросила я.

— Марина, это очень хорошо. Это понимаешь только тогда, когда видишь, к чему приводит чрезмерная свобода.

В комнату впорхнула Катерина, широко улыбаясь.

— 3драсти‚ Кирилл Робертович. А вас там папа ждет.

Мужчина дружелюбно улыбнулся рыжеволосой девушке, и вышел.

— Ааа, Маринкааа! Вы идеально смотритесь вместе! — Катя плюхнулась рядом со мной на кровать. — Ой, что-то голова закружилась.

— Эй, ты чего? — я подозрительно осмотрела девушку. — Ты ела сегодня вообще? Что-то я утром тебя за столом не помню.

— Ела я, у Егора, — подруга отвела глаза.

— Та-ак, — протянула я. — Катя, только не говори, что ты худеешь голоданием? Мы это уже проходили. Помнишь, как с гастритом две недели в больнице пролежала?

— Ну, Рина, — стыдливо отвела глаза Катерина. — Мне надо похудеть!

— Зачем? И почему такими кардинальными мерами?

— Потому… Потому что я стесняюсь.

— Чего ты стесняешься?

— Ну… — девушка мялась. — Я ради секса худею.

— Катя, — я прижала голову ко лбу. — Если бы ты Егору не нравилась, в том числе твои шикарные формы, то вы бы не встречались. Так что не надо себя мучить.

— Нет, ты не понимаешь… Я на прошлой неделе у него на компьютере фотографии видела. Там одногруппницы, и в том числе его бывшая девушка. Она как тростинка, — Катя показала мизинец. — Вот такая! И я…

Нет, надо худеть. А то я раздеться не смогу.

— Ой, дура, — я покачала головой. — Развею твои сомнения. Знаешь, что мне Егор сказал? «Первый раз в жизни влюбился». Так что та «тростинка» давно забыта.

— Тебе меня не понять. Ты сама, как тростинка, — вздохнула Катя, и отвернулась от меня, закутавшись в одеяло.

— Если не будешь есть, я все расскажу сначала отцу, затем Егору, — мои угрозы на девушку подействовали, так как она резко села, вцепившись в мою руку.

— Только Егору не говори!

— Чтоб поужинала! — приказным тоном сказала я.

— Хорошо-хорошо, я поем, — обреченно простонала Катя, и свалилась обратно, в ворох одеял.