Встретимся на высоте

— Эй, тетка Кия! Где вы? — глядя на темные окна избы, громко позвал Панька. На крик из сарая вышла с фонарем в руках высокая сухопарая мельничиха. Пока они с Панькой выносили из саней мешки, она недовольно ворчала.

— Чего припозднились-то? Думала, совсем не приедете. Часа два уже тут околачиваюсь, — Кия постучала одна о другую ногами, одетыми в чесанки с калошами.

— В другой раз больше берите. А то что за молотьба, привезли эстоль.

Мельничиха пошла к плотине. Тонька и Валька побежали вслед за ней.

— Панька! — крикнула мельничиха. — Как услышишь, жернова застучат, иди, не мешкая, засыпать.

— Угу! — отозвался Панька. Он подошел к лошади, опустил чересседельник, бросил лошади солому.

Скоро откуда-то снизу, очевидно из-под плотины, послышался Тонькин и Валькин разговор.

— Видишь, как плещет на колесо-то.

— А у нас не такие. Мы когда с отцом в хутор ездили к бабке, так там прямо в степи, в поле стояла. Крылья на ней огромные, медленно так крутятся.

— У вас ветер крутит, а тут вода.

— Наташа, а ты что не пошла? Замерзла? — Панька присел рядом с Наткой на сани.

— Ага. На валенке дырка. Снег набился.

— А что же Толя не подошьет?

— Дак она с прошлого года. Я и сама забыла.

— Ну, если что, приходи на конный. — Панька взял из передка охапку соломы и бросил на ноги Натке. — У нас с дедом и войлок, и дратва есть.

Послышался стук жерновов, Панька вскочил и побежал в мельницу. Когда он вернулся и снова сел в сани, Натка сказала:

— А знаешь, как я на тебя рассердилась в тот раз, и на учительницу тоже. Вот, думаю, ничего себе. С ошибками — и хвалят. А когда прочитала… Ты его раньше придумал или на уроке?

— Ну как бы я раньше. Я же не знал, что учительница задаст.

— И песню эту, которую на проводах поют, ты написал?

— Песню ту женщины сочинили. Хором. Я им только немножко помог. А хочешь, новую прочитаю? — Панька взял в волнении соломинку, покусал ее. — Помнишь, Галина Фатеевна про партизанку читала нам?

— Ну.

— С той поры я про партизанку все думать стал. Вечером лежу на полатях и все думаю. Вроде и не хочу, а все равно думаю. Ну вот слушай.

Скажи мне, солнце красное,
Где милая моя?
А солнце мне ответило:
       — Увы, не знаю я.
       Спросил я звезды ясные:
       — Скажите, где она?
       А звезды мне ответили:
       — Расстреляна она.
Мы видели, мы слышали,
Как ночью при луне
Мечту твою прекрасную
Поставили к стене.
       Она с улыбкой бледною
       Взглянула на восток
       И, словно чайка белая,
       Упала на песок.
С тех пор другою милою
Душа моя полна,
Винтовка моя верная —
Законная жена.

Панька тихим голосом, нараспев читал песню. Натка внимательно слушала и смотрела на мерцающий под лунным сиянием снег, на зубчатую стену таинственного и молчаливо темнеющего высокого леса, а видела она то, о чем читал Панька. И на душе ее становилось горько. Вместо девушки ей почему-то представлялся ее двоюродный брат Горчик, от которого на прошлой неделе пришло письмо, а на другой день похоронная.

— «В живых от роты остался один».

— Что ты сказала?

— Я говорю, брат Горчик написал: «В живых от роты остался один», и на следующий день его убило. — Натка отвернулась от Паньки и прикрыла лицо варежкой. — А ты разве видел чаек? — через некоторое время спросила она.

— Дак их обязательно, что ли, видеть надо?

— А как ты говоришь: «и словно чайка белая»?..

— Ну как? В песнях же поется.

— И вот про винтовку. Как-то непонятно.

— А это военная тайна, — рассмеялся Панька и поднялся с саней. — Пойду посмотрю, как там мелет.

— Я дак в первый раз вижу такое! — послышался снова Валькин голос.

Все реже делала она замечания девчонкам. Все больше привыкала к деревенской речи. Порой и сама с удовольствием вставляла понравившийся оборот или слово.

— Ой, Натка, какая жуть под плотиной! Брр! — Валька подбежала к саням и, сев рядом с Наткой, тоже начала зарываться в солому. — Вода плещет, колесо шумит. Темень, хоть глаз выколи, а в углу что-то светит! — обычно грустные глаза ее оживленно сияли. — Тонька говорит, там водяной сидит. — Валька громко чихнула и рассмеялась.

Вернулся Панька быстро.

— Долго еще ждать? — зябко повела плечами Валька.

— А ты думала. Это тебе не Белая и не Кама.

— И даже не Танып, — поддержала брата, подходя к саням, Тонька. — Мать на Танып ездила. Вот там, говорит, крутит. А в Ольховке воды кот наплакал.

— Идите-ко посмотрите, — таинственно сказал Панька. — Только без шума.

— А что?

— Да ну, мы уже насмотрелись!

— А то, что вика-то наша побелела очень. Вначале вообще одна мука сыпалась.

Девчонки переглянулись.

— Летом же мололи для колхоза. В желобах, наверно, осталось, — предположила Тонька.