Натка вся сжалась, словно ожидая, что ее вот-вот ударят кнутом. Валька, потупившись, смотрела себе под ноги. Дойдя до середины коридора, Панька остановился. «Вот сейчас снимет сено и узнает санки». Натка остановилась и напряженно ждала.
Свалив около ларя сено, Панька кивнул девчонкам и вышел. Скоро по деревянным желобам, что тянулись вдоль стен, зашумела вода. Значит, Панька теперь черпал воду из колодца и сливал в колоду, из которой были выведены концы желобов. Жеребята лениво пили и сердито фыркали, видимо, ждали чего-то более вкусного.
Из квадратного отверстия, вырезанного в дощатом потолке конюшни, послышался сначала простуженный кашель Тоньки, затем посыпалась в коридор солома. Пока Тонька сбрасывала с чердака солому, девчонки успели сбегать за варежками.
Жеребята перестали пить воду и, толкая друг друга, сбились в кучу около того места, куда падала солома.
— Ничего себе! Разве жеребята солому едят? — удивилась Натка.
— Когда с сеном смешают, едят, — спускаясь по деревянной лестнице в коридор, ответила Тонька.
Как свой здесь человек, она свободно входила в загородки и гладила узкие морды и шеи жеребят. Натка тоже было попробовала протянуть руку, но высокий черный жеребенок так оскалился, что она тотчас отдернула.
— А чего они такие сердитые?
— Будешь сердитым. Они в таком возрасте раньше матку сосали.
— А чего их от маток рано отсаживают? — поинтересовалась Валька.
— Раньше обрат им с молокозавода возили. — Натка набрала охапку чистого сена и бросила маленькому рыжему жеребенку, который стоял сзади всех. Очевидно, старшие его вытеснили из круга.
— Возили, — подтвердила Тонька, — а сейчас обрат только сосунам дают.
— А чего же их рано от маток отсаживают? — снова спросила Валька.
— Потому что у лошадей молока не стало.
— А почему молока не стало?
— Ну чего вяжешься? — хмуро огрызнулась Тонька. — Откуда молоку быть с соломы? Сена-то кот наплакал. Последний стожок почали.
Натка и Валька смущенно переглянулись.
— А там? — чтобы как-то затушевать неловкость, спросила Натка и показала на чердак: — Летом полный чердак был сеном забит.
— Так то летом. Ты теперь погляди, чем он забит. Пошли на конюшню, еще лошадям набросать надо.
Чердак, высокий и длинный, был наполовину завален соломой. Набросав в коридор конюшни корм, девчонки подошли к широкому чердачному окну… Отсюда был виден починок, поля и лес. Прошло немногим больше часа с тех пор, как дед задержал Натку с Валькой, а погода резко изменилась. Яркий закат рдел теперь уже не только над заречным осинником. Малиновая река его вытекала из-за Синей горы, широко красила горизонт и исчезала за темным еловым лесом. По полям с тихим шипением змеились снежные буруны. Ветер яростно налетал на постройки, гнул вершины тополей, заламывал соломенные застрехи крыш, стучал ставнями. Стаи ворон и галок летели из пустых полей в лес и в починок.
— Где Панька? — выскочив из конюховки и заметив их в проеме чердачного окна, набросилась на девчонок Оня-конюшиха.
— Тут был. Когда жеребятам солому спускала, Баянову лошадь помогал распрягать.
— Нет его. И Герки нет в стойле. Слазьте сейчас же. И марш отседова! Чего гляделки-то вылупили? Не видите: снежная буря надвигается!
Еще недавно столь безучастные, понурые, лошади теперь тревожно косили глазами, фыркали, всхрапывали и изредка ржали.
Ветер, врываясь в узкие прямоугольники окон, раскачивал открытую дверцу крайнего стойла. Здесь помещалась выездная лошадь колхоза Герка — темно-серая в белых яблоках, с длинными ногами и черным волнистым хвостом. Герка считалась беговой лошадью. Из рассказов матери и бабушки Натка знала, что отец до войны не раз брал на ней призы на районных скачках. Именно Герке отец был обязан своим спасением от кулацкой пули.
Скрипела и яростно хлопала раскрытая дверца. Не замечая ее, около стойла конюшиха и Ванека, тревожно глядя друг другу в лицо, махали руками.
— Может, бригадир? Баянов? — Для убедительности Тонькина мать поднесла к груди согнутую руку, показывая, о ком идет речь.
Немой отрицательно покачал головой.
— Может, председателя Маркелыча повезли в больницу? — Оня сложила ладони рук и наклонила на них голову.
И на этот раз дед покачал головой и развел руки в стороны. Это означало, что Герку не брал никто.
Путаясь больше обычного в длинных полах борчатки, дед тяжело подошел к девчонкам, подтолкнул пустые санки в их сторону, махнул рукой. По домам, мол, идите. Видите, какая беда, не до вас теперь.
Ветер с полей нес снеговую крупу, слепил глаза, занимал дыхание. Тонька, Валька и Натка с трудом вытянули пустые санки в гору. Пучина кипящего снежного праха укрыла последний отсвет вечерней зари.