Встретимся на высоте

— Опомнись, — возражала ей мать. — Другие, думаешь, много лучше живут? Да я уже заработала чуть не полпуда зерна, скоро будем с хлебом.

— Когда же? — вздыхала баба Настя.

— Скоро, — отвечала мать.

…Натка проснулась от голосов. За окнами чернела ночь. На столе тускло светила экономная коптилка. Мать, надевая стеганую фуфайку, разговаривала с каким-то стариком в длиннополом овчинном тулупе и серой вытертой заячьей шапке.

— Нагрузили машину? — спросила мать.

— Грузят.

— А ты как же, Горшков, пост свой у склада бросил?

— Дак мне Баянов приказал. Иди, мол, зови ревизию. Мне что прикажут.

— Ладно. Пошли.

В комнате стало темно, хлопнула дверь за уходившими. Спать не хотелось. Может быть, потому, что хотелось есть. Натка посмотрела в, окно: над кромкой дальнего леса расплывался бледный рассвет. Потихоньку она сползла с печи, в полумраке нашарила пальто, платок, ботинки. Стараясь не скрипеть половицами, вышла из избы. У крыльца к ней подкатился рыжим комком щенок, ткнулся в ноги.

— Пошли, Кубик, — негромко позвала Натка, и они выбежали на улицу.

Воздух был заполнен промозглой сыростью. Под ногами похрустывал ледок. В последние дни апреля заметно похолодало. «Ранняя весна напоздно наведет», — говорила на днях баба Настя.

«Что как земля в поле промерзнет? Пропадет посев», — озабоченно подумала Натка.

Из широко раскрытых дверей склада лился желтоватый свет фонарей. Еще издали можно было разглядеть трехтонку, людей, расхаживающих у машины. В тишине далеко были слышны голоса.

— Это не документ, — услышала Натка голос матери.

— Знаю. Потому и послал за вами, — говорил Баянов.

— Значит, так, садись, Горшков, с шофером. И к дому Рукомойникова. Пусть бухгалтер едет с машиной в райцентр. Оформляет бумаги. И договаривается с автохозяйством, чтобы его обратно подбросили. У нас свободных лошадей нет. К обеду документы должны быть здесь. Так пойдет, Мария Степановна?

Натка подошла к ним почти вплотную. Встала за веялку.

— Пойдет, — сказала мать. — Нужно еще письменное распоряжение райисполкома.

— Ну, это не обещаю. Звонок был, а насчет письменного…

— Не привезет Рукомойников распоряжения, сама поеду в райисполком. Если лошадь дадите.

— Знаю. Не дам. Пешком уйдешь, — сказал Баянов и засмеялся.

— И еще требуется решение правления о том, что колхоз разрешает отпустить зерно.

— Что ж, мне его сейчас собирать, правление? Я исполняю обязанности председателя. Могу и своей властью решить.

Теперь засмеялась мать.

— Ну? Неужели своей властью можете?

Баянов внимательно посмотрел на мать, снял шапку, почесал пятерней светлую шевелюру.

— Устыдила, Маряша, устыдила. Ах, этот бюрократ Рукомойников, что с ним делать… Подожди, — сказал он кладовщику, — не запирай. А вы катите, катите.

Сторож в тулупе забрался в кабину. Трехтонка зарычала, тронулась с места, покатила по улице. С лаем устремился за ней Кубик. И тут мать увидела Натку.

— Что за чудеса! — удивилась она.

— О, и пионерия не дремлет! — узнал Натку Баянов. — Как живешь, пионерия?

— Хорошо, — ответила Натка.

— Ну, может, и не очень хорошо, — положил ей руку на плечо и о чем-то задумался Баянов. — Идемте, Мария Степановна.

Они вошли в склад.

— А ну, — сказал Баянов кладовщику. — Брось этот мешок на весы. Хорош. Как, пионерия, дотащишь с мамкой?

Мешок был внушительных размеров.

— Дотащу, — радостно сказала Натка. — А лучше я за Толей сбегаю. Я быстро.

— Подожди, — остановила ее мать. — Александр Иванович, я и десятой доли его пока не заработала.

— Это аванс, — сказал Баянов. — Руки есть, ноги ходят, голова на плечах. Отработаете.

— Нет, не возьму.

Баянов пристально посмотрел на мать. Выражение не то обиды, не то неудовольствия обозначилось на его лице и тут же исчезло, уступив место улыбке.

— Будете решения правления ожидать?

— Чтобы по списку, как положено.

— Ну ладно. Утро близко. Начинаются дела. Закрывай амбар, — приказал кладовщику Баянов.

Натка завтракала с матерью подогретым супом, когда к Усаниным зашли Галина Фатеевна и Женя Травкина. Учительница принесла свеклу, а Женя завернула с новостями.

— Машина со склада увезла что-то! — запыхавшись, от самого порога зачастила Травкина.

— Знаю, зерно, сама там была, — сказала мать.

— А подвода что увезла?

— Какая подвода? Никаких подвод не было.

— Мать меня разбудила. Говорит, своими глазами видела. От складов по дороге на Танып сначала подвода проехала, мешками груженная. Потом машина, брезентом укрытая.

— Ну подвода, подвода, — сказала мать. — Мало ли кто и откуда может на телеге ехать.

— Ночью-то?

— Мало ли… Я недавно не на подводе, пешком ночью топала барахло менять…

— Так то пешком, а то на подводе, пойми!

Помолчав, мать сказала:

— Ох, Женька, честь ты и дозор, как говорит Баянов… Неужели каждый столб теперь подозревать?

— Да я чего… Сказала, что слышала. Может, и ничего, едет себе человек…

— Да-а! Дела… — выразительно посмотрела на мать учительница.

— Наталья, поела? Иди спать, — распорядилась мать.

Спать Натке действительно хотелось ужасно. Но в такой же степени хотелось дослушать разговор.