И вот все закончилось. Пора возвращаться к нормальной жизни. Да и о вечеринке надо подумать. В четверг придется общаться с прессой, зато уж пятница — только его день.
— Пригласи всех, кого хочешь, — посоветовал Филип, — родителей, друзей, подружек, хоть троюродного дядюшку. Закажи выпивку, закуску и музыку, развлекись по полной, ты заслужил. И ради всего святого — сходи в парикмахерскую. Смотреть жутко!
У Ральфа созрел план. Сейчас он вернется на Альманак-роуд. Примет ванну, заранее купит в «Калленс» жареного цыпленка, приготовит пюре, подливку и пообедает за столом, с ножом и салфеткой! От одной мысли слюни текут. Потом откопает записную книжку, состряпает на своем «Макинтоше» приглашение, распечатает несколько дюжин, купит на почте марки и разошлет приглашения всем-всем друзьям. Одно отложит для Джемм, еще одно — для Смита.
Затем он поднимется на верхний этаж. По дороге сунет приглашение в почтовый ящик Карла Каспарова — это самое меньшее, чем он может отблагодарить парня за его бесценную, хотя и неосознанную помощь.
На последней площадке постучится в дверь к красотке Шери, согласится выпить чашку чая — если предложат — и попросит об одолжении. Девица будет озадачена, но уж он постарается объяснить ей все в деталях, и, надо надеяться, она согласится. Он допьет чай, от души поблагодарит, пожмет руку или, пожалуй, даже поцелует в щечку и раскланяется.
После чего, наконец, вернется к себе в спальню, стащит ботинки, разденется до трусов, откинет свое мягкое, теплое одеяло и нырнет в постель. О-о-о… блаженство. Он будет спать всю ночь и почти весь следующий день, и никакие силы не заставят его проснуться до тех пор, пока солнце не начнет садиться, а небо не окрасится в лилово-чернильные тона. А потом… что потом?
Потом он расплывется в широченной улыбке, потому что будет уже на полпути к счастью, на полпути к желанной цели, на полпути к Джемм.
Глава двадцать восьмая
В коридоре висит его пальто; у коврика — большие башмаки с неразвязанными, как всегда, шнурками косолапо сомкнулись носами. Сердце Джемм на миг замерло, а потом учащенно забилось. Она повесила свое пальто на тот же крючок и прошла в гостиную, внимательно посматривая по сторонам.
Пепельница на журнальном столике задыхается от окурков, а пульт брошен там, где только он и бросает, — на ручке кресла. Тарелка с остатками застывшего соуса и ошметком куриной кожицы в сухарях стоит на краю кухонной раковины. На столе рядом с чайником, среди рассыпанных белесых хлопьев, — ополовиненный пакет быстрорастворимого пюре. Дверца посудомоечной машины открыта — опять же по его неискоренимой привычке, — а на крышке помойного ведра в собственной луже плавает чайный пакетик.
Так. Возращение блудного чтеца чужих дневников состоялось.
В ванной еще парило, влажный коврик хранил отпечатки босых ступней, знакомая зеленая зубная щетка балансировала на ребре раковины, брызги зубной пасты заляпали керамическую поверхность.
Не сдержав улыбки, Джемм быстро прошла к спальне Ральфа. Тихо постучала и осторожно открыла дверь, не дождавшись ответа. Восторженное предвкушение схлынуло при виде пустой комнаты. Ушел. Он ушел, но он вернулся!
Ей очень, очень не хватало Ральфа. Она тосковала по глупым, только с ним связанным мелочам — его сонному присутствию за стенкой, когда она собиралась на работу, недопитым чашкам холодного мутного чая, оставленным в самых неожиданных местах (одна такая нашлась в аптечке, в ванной комнате), его босоногому шлепанью по квартире и припрятанным по углам, наподобие беличьих запасов, заначкам «Мальборо». Но больше всего, сильнее всего она скучала
Джемм приложила максимум усилий, чтобы затолкать любовный вздор куда подальше, на задворки сознания. Чушь это все. Она не любит Ральфа — да откуда и взяться любви? Она ведь даже не знает его, ни разу с ним не целовалась, ни разу не переспала. Да, он ей нравится, но при чем здесь любовь? К тому же Ральф недалеко ушел от ее прежних поклонников с их идиотскими признаниями. Наверное, уже проникся собственным идиотизмом и подыскал себе очередную худосочную модель. Хорошо, что он на два месяца исчез с Альманак-роуд, дав ей время справиться со злостью и как следует обдумать события того злополучного вечера. Останься он — ей пришлось бы несладко: без конца сравнивала бы Смита с Ральфом, гадала, что же делать, грызла себя за потерю интереса к Смиту и, напротив, растущее влечение к Ральфу. Не дай бог, еще признала бы правоту Ральфа и уверилась, что не Смит, а Ральф предназначен ей судьбой.
Кстати сказать, предположение не столь уж неправдоподобное, если учесть, как складываются отношения со Смитом в последние два месяца.