Встретимся в Эмпиреях

Оба молчат. Что они сейчас думают? Наверное, что я кретин и не умею пить… Не важно. Меня опять захлестывают мысли о Ней, от которых так хотелось отгородиться! Спрятаться как в далекие детские годы в каморке для зимней одежды и, плотно-плотно зажмурив глаза, утопить лицо в ладонях. Никто тебя не видит и не слышит, ты в сотворенных тобою пределах недосягаемости, а значит, ты не существуешь… и все плохое, от чего хотелось плакать, теряет значение…

— Это как чаша с прекрасным напитком, — заставило меня что-то заговорить дальше. — Один выпьет залпом. Крякнет. Размахнется и разобьет на удачу. В этом ― он весь. А другой приспособит к чашке крышечку, запрячет под подушкой и будет отпивать по ночам по капле, подальше от лишних глаз. Напиток потеряет вкус, выдохнется, даст осадок и превратится в конечном итоге в нечто пригодное только для смачивания обезвоженных губ. Но этого он замечать не захочет…

— Занятно, Гоголь, — хлопая меня по плечу пистолетом, отзывается Демон (я краем глаза убеждаюсь, что флажок предохранителя в блокирующем режим огня положении). — Порой мне мерещится, что ты оперируешь моими собственными мыслями, которые уже где-то там затрепыхались в башке, но во что-то законченное вылиться не успели. А ты — бац! — и оформил. Эх…

Пока Демон говорил, случайно натыкаюсь на не поддающийся пониманию колючий взгляд Аборигена. В голову, правда, не беру — со всей своей простотой подмигиваю ему и отвожу глаза в сторону.

— Воспринимать твои слова как комплимент? — обращаюсь к Демону.

— Больше, чем комплимент.

— Спасибо. Ты тоже про Стену и про выстрел неплохо выдал.

— Благодарю.

Мы, не сговариваясь, расхохотались. Может, Абориген и не понял — но такой обмен любезностями для нас с Демоном был не свойствен, а потому от него разило комичностью.

Кстати, моя «любезность» имела некоторое негласное продолжение. Где-то через неделю или около того я написал песню под двумя равнозначными названиями: «Выстрел» и «Цель №X». А авторство с готовностью разделил про себя с Демоном, натолкнувшим на идею сочинения.

Выстрел.
Какой-то Выстрел повалил на землю,
Не дал схорониться.
Заставил извиваться змием
И молиться.
Он обокрал меня
В предвкушении Чуда.
Искал я в мраке Свет,
А повстречался с пулей…

Как мы живем

Под прицельным огнем,
Зачем мы поем,
Если знаем, что умрем;
О том, как раскрывал свое сердце,
А в него швыряли дерьмом —
Пропела пуля мне.
А я слушал, лежа на земле.

Выстрел.

Летела пуля на крылах без перьев,
Небо бороздила.
Кого-то слушалась,
Кого-то не любила.
Кого-то ранила,
Кого-то не задела.
Кому-то жизнь спасла,
А вот меня отпела…

Как мы живем…

… лежа на земле.

Выстрел.

Куски оборванных воспоминаний
Растеребили душу.
Фонтаном бьют стенанья —
Ты проходи! Не слушай.
Иди своей дорогой,
Пока не возвернули.
Быть может, за Тебя
Я принял эту пулю…

Как мы живем…

… лежа на земле.

А Снайпер там, на Небесах,

Затаился в дымке, смотрит вниз.
Камуфляжная совесть
Не позволяет без дела сидеть.
А Снайпер там, на Небесах,
Занят выбором цели Номер Икс.
И новая пуля готова
Кому-то песню пропеть.

О том, как мы живем…

… лежа на земле.

Спеть ее в голос мне не довелось. Она так и осталась в моих мозгах как нечто недоношенное — дорогое, но забракованное. Теперь вот с горем пополам перекочевала на бумагу. Грустно все это, что ни говори. Песни ведь должны петься. И грустно, когда петь их не хочется.

— Гоголь! И ты, Демон! — позвал нас, понуривших головы после недавнего веселья, Абориген.

— Что? — подняли мы на него свои усталые хмельные взоры.

Глаза Аборигена всегда, сколько раз я обращал внимание раньше, были воспалены и слезились. Но сейчас их сырость казалась чрезмерной.

— В каждом вашем слове, каждом жесте, взгляде сквозит презрение к положению, в котором я нахожусь… — из обоих глаз одновременно, точно зеркальное отображение друг друга, вдоль носа, мимо губ и на подбородок скатились две слезы.

— Брось, братан… — кинулись было успокаивать мы беднягу, не понимая что случилось.