Встретимся во снах

— Зрители не делятся, для меня, по крайней мере, на страны и континенты. На столичного и провинциального. Конечно, искушенный зритель даёт артисту возможность к развитию, к совершенствованию. Но мне никогда ничего не давалось в готовом виде. Я сам создаю мир, в котором живу, который творю. Я сам воспитываю своего зрителя. Потому что счастье и любовь это тот мир, который можно создать только самому. Не продают любовь в супермаркетах. Счастье это когда рядом есть кто-то, кто чувствует музыку также, как чувствую её я внутри себя. Абсолютное совпадение, при котором распахиваются двери, исчезают потолки… И я могу взять её за руку и провести на ту сторону, в маленькое зазеркалье рая. Находиться там вместе и вместе слышать ангелов — вот что такое счастье.

Теодор не заметил, как перескочил в ответе со «зрителя» на, явно, кого-то конкретного, земного. На женщину. Но Ирина не стала акцентировать на этом внимание.

— В одном из своих интервью Вы жаловались, что постоянно идёт борьба с графиком Ваших выступлений, расписанным на несколько лет вперед. И что Вы мечтаете о том времени, когда не будете связаны какой-то конкретной программой, а будете исполнять то, что соответствует Вашему внутреннему состоянию в конкретный момент, в этом городе, в этом зале. Что-то изменилось в данном вопросе за прошедшие три года?

— Изменилось, — улыбнулся Теодор, — График теперь на четыре года вперёд.

Они с Ириной синхронно рассмеялись, и Теодор продолжил:

— Но! У меня уже было несколько раз, когда я менял программу концерта в последний момент. Так что, всё-таки, кое-что изменилось.

— Как отнеслись Ваши оркестранты к такой непредсказуемости?

— Я не самодур какой-то, не маэстро где-то там наверху, а вы мусор у меня под ногами. Я обязательно им объясняю, почему я так хочу сделать, а не иначе. Они все профессионалы экстра-класса. Они так меня понимают, что могут начинать делать то, что я ещё только подумал, но ещё не сказал и не показал. Ведь даже во время исполнения произведения, которое стоит в концерте, которое мы уже играли сто раз, они чувствуют мою энергию, которую я на них проецирую, чувствуют мой спонтанный замысел, возникший сиюминутно, только сейчас. Потому что меня тоже качает энергия. Она может мне что-то новое предлагать. И я улетаю в какие-то пространства неизвестные. Я как будто впервые вижу это. Вижу очень странные картины. Воздушные пространства моего воображения. Иду в очень странные отношения… Всё в жизни энергия. Любовники, которые занимаются сексом, какой энергией они делятся?

Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Ирина немного растерялась. Какие логические цепочки выстроились в мозгу Теодора, что в разговор о музыке, вдруг, вклинилась тема взаимоотношений мужчины и женщины? Попыталась ответить:

— Это зависит от того, наверное, чем они делятся друг с другом. Что готов отдать он, а что она.

— Я спрашивал «какой» энергией. И вообще, этот вопрос риторический…

Ирина попыталась вернуть интервью в русло музыки:

— В связи с Вашей загруженностью, остаётся ли у Вас время на написание собственной музыки?

— С этим по-прежнему проблема. Пишу с препятствиями. Кроме того, сейчас изменилось моё восприятие мира, и поэтому не могу закончить то, что почти закончил. Начал писать другое произведение. Моё написание музыки отражается на дирижировании другими произведениями. Моя задача, как дирижёра, не просто тупо выполнять то, что написано — пиано, форте, крещендо²⁹, а понять, что композитор хотел сказать, вытащить на поверхность глубинные пласты его замысла, его мыслей, его чувств.

— Поэтому так кардинально изменилась Ваша трактовка Шестой симфонии Малера — с мрачного восприятия жизни без малейшей иллюзии на всепоглощающий гимн любви?

— Да! — заулыбался Теодор.

Заулыбался так солнечно, что осветилась вся студия. Так показалось Ирине. Нет! Вовсе не показалось! Он, действительно, был сегодня другой. Светился изнутри. Чаще улыбался. Открыто, широко наружу. И тепло и нежно внутрь себя. Будто лелеял в глубине своего сердца что-то небольшое, но очень важное для себя, родное. И не было щемящего ощущения его одиночества. Дай-то Бог! Дай-то Бог!

— Музыка может заменить общение с людьми?

— Общение с людьми и любовь человека к человеку незаменимы. Но общение с музыкой тоже незаменимо. Это просто другой вид общения. Через чувства. Но чувства — это черная дыра, в которую тебя засасывает. Чтобы не исчезнуть и не раствориться в этой черной дыре, нужен контроль, иначе ты потеряешь меру.

— То есть искусство — это всегда процесс хождения по краю черной дыры, по краю безумия?

— Да. Я хожу по самому-самому краю пропасти. Еще чуть-чуть — и сорвусь. Но так не только в искусстве. Влюбленность, например, — это тоже грань безумия. Это тоже ненормальность, что, когда ты влюблен, то готов умереть за другого человека.

— В прошлый раз я задала Вам такой вопрос: «Боитесь ли Вы чего-нибудь?» Я помню Ваш ответ: «Да, боюсь! Боюсь себя. И боюсь Бога». Сегодня как бы Вы ответили на этот вопрос?

Теодор задумался и, как показалось Ирине, погрустнел. После паузы ответил: