Встретимся во снах

— Schostakowitsch. Siebte Symphonie. „Leningrad“. Dies ist ein heroisches Werk, eine Widmung an die Heldenstadt Leningrad und die heroische Widerstandsfähigkeit der Menschen, die inhaftiert waren. Die Entscheidung, von den sterbenden Menschen dieser Stadt eine Befreiungsbotschaft an den Rest der Welt zu senden, ist erstaunlich. Stellen Sie sich vor, Ihre tägliche Nahrung besteht aus zweihundertfünfzig Gramm Brot. Alle! Und dieses Brot besteht aus Roggenmehl, Nahrungszellulose, Baumwollkuchen, Maismehl und Tapetenstaub… Und so achthundertzweiundsiebzig Tage Blockade. Schostakowitsch schrieb die Symphonie während des Zweiten Weltkriegs im zweiundvierzigsten Jahr im belagerten Leningrad. Die Nazis bombardierten die Stadt jeden Tag und umzingelten sie. Sie standen sich sehr nahe. Und dann stellten sie Lautsprecher mit Musik auf, damit sie sie hören konnten. Und einige von ihnen sagten: «Wir dachten, sie wären schon tot, und sie spielten moderne klassische Musik»²⁷.

(²⁷ — Шостакович. 7-я симфония. «Ленинградская». Это — героическое произведение, посвящение городу-герою Ленинграду и героической стойкости людей, оказавшихся в заточении. Решение послать освободительное сообщение всему остальному миру от умирающих людей этого города — это потрясающе. Представьте себе, что вся ваша еда в день — это 250 грамм хлеба. Всё! И хлеб этот состоит из ржаной муки, пищевой целлюлозы, хлопкового жмыха, кукурузной муки и обойной пыли… И так 872 дня блокады. Шостакович написал Симфонию во время Второй Мировой войны в 42-м году, находясь в блокадном Ленинграде. Фашисты бомбили город каждый день, окружили его. Они были очень близко. А тут им поставили громкоговорители с музыкой, чтобы они услышали её. И некоторые из них говорили: «Мы думали, они уже мертвы, а они играли современную классическую музыку»)

Из этой речи Белла поняла меньше слов. По несколько раз произнесённому «Ленинграду», словам «грамм» и «брот», которое с английского переводится, как «хлеб», и по-австрийски, очевидно, означает тоже самое, догадалась, что Тео рассказывает публике про блокаду города во время Великой Отечественной войны. Да ещё в конце уловила «классическая музыка»…

20

Через 3 часа после концерта Тео и Белла вылетели из Зальцбурга. Им предстоял путь в Грецию.

Через 2 месяца Белла успешно сдала экзамены и написала заявление о переводе на заочное отделение Университета.

Ещё через месяц все документы на перевод были оформлены, и Белла переехала к Тео в Краснодар.

21

В программе Ирины Глебовой «Арканиум»²⁸ на телеканале «Культура» всегда участвовали только талантливые, хорошо образованные, эрудированные люди. Она и сама была из их среды — интеллигентка в энном поколении, музыкальный продюсер, в прошлом, до травмы руки, солирующая виолончелистка. Свои беседы с выдающимися представителями мира музыки вела тактично, лишь слегка прикасаясь к разговору. Так казалось со стороны. А на самом деле аккуратно направляла его в нужное ей русло. Умела слушать собеседника, не перебивая его. И, конечно, скрупулёзно готовилась к каждому интервью.

Сегодняшний её гость, дирижёр Теодор Голованов-Галанис, выбивался из ряда выдающихся людей, которые побывали на программе Ирины. Потому что лично она считала его гением. Никому эту точку зрения не навязывала, и даже никогда не высказывала её вслух, но была твердо в ней убеждена. А ещё Теодор, как никто другой, соответствовал названию передачи, был человеком загадочным, в чём-то мистическим, как будто приехавшим в Россию не из другой страны, а прилетевшим с другой планеты.

Три года назад, сразу после его триумфального выступления с оркестром в Вене, Ирина уже брала у него интервью. Тогда у неё сложилось о нём мнение, как о человеке бесконечно талантливом, но очень одиноком, с какой-то тяжестью в душе, терзаемом своими внутренними демонами. К какому другому мнению она могла прийти, услышав от него, что «чувствовать то, что я чувствую, дирижируя, и быть искренним при этом, это словно каждый день резать себе вены»? Или такое: «Я настолько углубляюсь в музыку, что боюсь сойти с ума. Погружаюсь в транс, попадаю в какое-то неисследованное пространство, и оно пугает меня…». Ирине так стало больно за него, как за сына, ведь по возрасту именно в сыновья он ей и годился.