Встретимся завтра

Лет десять назад, когда Степан Степаныч работал бригадиром на заводе, его избирали депутатом в райсовет. С той поры и стал он во дворе навроде батюшки: шли к нему посоветоваться, пожаловаться, выяснить, спросить. Общественник всё же, был депутатом. Степан Степаныч не обижался, да и дело, если разобраться, не накладное – ну подскажет кому чего, к юристу направит или в редакцию, а то и сам сходит. На работу уж три года не бегаешь, чего ж не сходить?

Вот и Мария попросила недавно поговорить с Юркой. Парню семнадцать, да что-то не туда его повело: то с гитаристами из соседнего двора связался, подрались они где-то, участковый наведывался, а то ещё лучше – пьяный пришёл. «Я с папашей его молодость сгубила, а он брандахлыстом вырастет, то и старости спокойной не увидишь? Ты поговори с ним, Степан Степаныч, он так неплохой, да знаешь, без мужика любая баба невелика – не справляюсь. Поговори».

«Легко сказать поговори. Нотацию читать? Она от него горошинкой отскочит. Поговори. Тут дело долгое и не всё в словах. – Степан Степаныч снял свою летнюю синтетическую шляпу, которую по привычке называл соломенной, потёр лысинку на макушке: растёт «пустыня», и не поверит никто, что когда-то расчёски ломал об шевелюру чёрную. – Вот и Мария, – та вышла из арки, – хоть и умеет себя держать, а лучшее всё позади. И такой женщине не попался мужик порядочный, вот ведь как. Может, ещё и попадётся. Юрке в армию через год, после службы он неизвестно где якорь бросит, вон их сколько, строек знаменитых и доходных. А ей что ж, одной? Точно, замуж её отдадим. Чуток за сорок – только жить да жить, не всё оно, хорошее, позади».

С этими мыслями он поднялся с лавки навстречу Марии.

– Заждался, Степан Степаныч, а я в магазине была, вишь как. Юрка не пришёл? Ведь с утра нет, боюсь, на Волге он. Не связался б с осетрятниками этими, вчера приносит голову и хвост белужьи, мне, говорит, дали на Волге. Вишь как, дали. Они дадут разок-другой, а потом и в лодку посадят – лови, скажут. Ох, поговори с ним, Степан Степаныч. Пойдём ко мне, я тебя ухой угощу. Взяла грех на душу, сварила голову-то, пойдём. Там и Юрку подождём. Вишь как, нет его, пострела.

Уха и вправду получилась отменной. Степан Степаныч первую тарелку съел залпом, а вторую – со смаком, с разговорами и воспоминаниями.

– Оно, конечно, золотинки и здесь бегают, но из осетра хорошего вся уха жёлтая. Каждый день есть её не будешь, а иногда и надо. Моя прошлый год принесла из магазина с кило, так я ее и к плите не пустил, сам крутился. Михал Денисыча с Аней потом позвал отведать. Горячую уху – боже упаси, чуть тёплую, весь смак поймёшь. Укропчик помять, перец тоже, катышками который, порошок – он только горечь дает, а духа нету никакого. Но и эта хороша, налей, Маруся, ещё половничек.

Вот вроде ничего особенного нет у Марии в квартире, а любо глянуть. На стенках по-деревенски портреты, карточки, кровать – белая, как невеста, диванчик Юркин, книжек две полки, телевизор большой. На кухне не то что таракана – мухи не увидишь, и это летом-то! Чистюля. И ложку к ухе дала не абы какую, а деревянную, с цветочками. Хорошо у Марии…

Юрка, долговязый, белобрысый в мать, с карими от отца глазами, чубастый и длиннорукий, не успев скинуть сандалеты, закричал:

– Здрасьте, дядь Стёп! Ма, порубать сделала? Я на минутку, Лёшкин отец мотор купил новый, «Москву», щас ставить поедем.

– Без тебя не поставят, опять на Волгу, гляди рыбу не бери ни у кого, она, может, травлёная какая. Да не торопись ты, ешь спокойно. Вот Степан Степаныч в гости зашёл в коем разе, поговорили бы, посидели.

Юрка уже почувствовал, что Степан Степаныч зашёл неспроста и приготовился к нравоучениям.

– Я вот что, Юрий, – начал Степан Степаныч, – ушицы поел, вспомнил, как рыбалили раньше. Может, махнём в субботу за Волгу, на озёра, там в одном месте, думаю, ещё лини должны быть. Можно и на лодке, старенькая она, но за раз не потонет. В затоне оставим её – кто возьмёт? Михал Денисыч в отпуске, так я подумал: может, Юрий согласится? Снасти у меня все есть, червей во дворе под вишнями нароем, я глядел, полно их там. Ну что, махнём?

– В субботу? Вроде можно, – Юрка размышлял: с чего это его стали звать Юрием и зачем вдруг рыбалка? Странные они, старички. То бегунами заделались, то рыбалка вдруг.

Степан Степаныч сказал, что зайдёт еще раз в пятницу переговорить окончательно и, поблагодарив за уху, пошёл к двери.

* * *

– Э-ге-ге-й!.. Юр-а-а!.. – кричит с другого берега ерика Степан Степаныч, но Юрке вставать неохота. В палатке тихо, темно, старый тулуп Степана Степаныча греет, как печка. В головах у Юрки свитер, сложенный подушечкой. Когда вечером ставили палатку, то под днище сена подложили, конец августа всё-таки, земля потяжелей стала, похолодней. А на сене, как, на перине, тепло и мягко. Потому и вставать не хочется.

Юрка потянулся, перевернулся на другой бок и наверняка опять заснул бы, но вскоре снаружи зашуршала трава и в палатку просунулась голова Степана Степаныча.