Вступление

Я не пыталась с ним связываться первое время. Еще и потому что думала – он с тобой и мне придется слышать – о тебе, постоянно, а это чересчур. Черт и черт, ты что никогда не перестанешь во мне болеть? Ты, холодный бессердечный утес, скала, я иногда даже хотела, чтоб ты увлекся какой из своих моделек! Увидеть, как ты чувствуешь, а? А потом бы я вас обоих убила. Ладно. Проехали.

Я рассказала тебе то, что знаю не понаслышке. А теперь остальное. Странное и непонятное. Я дозвонилась до Степана. Он рассказал о том, что Ники Сеницкий украл у Виктора какой-то диск, со снимками, и сделал свою серию по его идеям. И что у Витьки с мерзавцем Ники был разговор на его выставке перед открытием. И вдруг – громом с неба. Ники – умер? Пыталась узнать подробнее, но Степан замялся и стал говорить намеками, о том, что аллергия, похоже, или еще что-то, внезапная остановка сердца. После разговора с Витькой? Похоже, что так. Сказал, что Витьки в Москве нет, он уехал. И добавил "и правильно, а то всякие могли быть неприятности". Попрощался быстро, сказал, чтоб не звонила больше и трубку положил.

Илья… Если аллергия, сердечный приступ (туда ему и дорога, вообще-то), тогда что за возможные неприятности? Я боюсь. Боюсь, что я пугала Витьку не просто так. Боюсь, что Ники перед смертью сделал все-таки что-то ужасное. Я ведь его немного знаю. Немного, но достаточно. Ни грамма светлого не было в этом черве.

Я пишу тебе это, потому что скоро приеду, перед Новым годом, и мы с тобой обязательно увидимся. Но времени у меня мало и я, зная себя, знаю и то, что могу все наше время потратить на злые упреки, а рассказать подробно и умно про главное у меня тогда не хватит сил. Пусть к моему приезду ты это главное уже будешь знать. Теперь не мне вести его дальше, а тебе. Ты – мудрец. Я – просто поддержка. Там, куда он идет, изо всех своих сил, я слаба и не смогу.

До встречи, старый мудрый змей, змей без сердца.

Очень хочется закончить письмо словами

Люблю, твоя Наталия

Но оно тебе не надо и никогда не было надо.

Наташа.

1. СНЫ

  Тяжелая работа снов. Сны, как тяжелая работа.

   ...Витька медленно передвигался вдоль склона по узкой тропе с обгрызенными ветром краями. Море внизу выкидывало пенные клочья на узкие полосы пляжиков. Спиной чувствовал взгляд скалы, смотрела хмуро, толкала в лопатки. Обижалась, что быстро ушел, не позаглядывал в гроты, отдергивая руку от напряженных паутин в черных скальных прогрызах. Как не отдернуть: вот каракурт переспелой вишенкой тяжелого брюшка и четыре красных точки крестом на спине.

  Тропка ползла к другому краю бухты, к следующей скале, что тоже сверлила каменным взглядом, ждала. Но торопиться нельзя. Склон не отвесный, но если потеряешь равновесие, то катиться и катиться вниз по стеблям, на острые обломки у полосы песка.

   И жарко. Ветер лишь мгновениями падал сверху, овевая потное лицо и пропадая в сушеной траве, как жаворонок с плененной былинками лапой. Солнце смотрело, не мигая.

   Сухая глина поскрипывала под кожаными сандалиями, иногда, будто испугавшись, ссыпалась от края тропы вниз, и тогда Витька слышал, как шепотом убегают крошки. Замирал, боясь переставить ногу. Правой рукой, локтем, слушал морской яростный шум, левым плечом подавался ближе к сухой шкуре травы. Шарил по стеблям и, найдя проволочный пучок старой полыни, вцеплялся и отдыхал, перенося тяжесть тела на маленький кустик с длинными в сухой толще, корнями. Сквозь устойчивый свет смотрел вперед, на скалу. Знал - дойдет, а там, снова и снова бухты полумесяцем, отделенные друг от друга похожими разными скалами...

   Пока набирался решимости бросить очередной куст, шум прибоя постепенно затих, превращаясь в шуршание дождя за теплыми стенами. Плотные занавеси водяных струй шелестели, сдвигая пространство, отгораживая от исчезающего сна.

   Просыпаясь, Витька вытянул поверх одеяла руки и посмотрел на ладони, ожидая увидеть царапины от жестких стеблей, следы летней сухой глины. Не было. Удивился: раз в кои-то веки - просто сон. И лежал, отдыхая, наслаждался тем, что выспался и не устал, как всегда, после джунглей.

   Зима-калейдоскоп. Столько всего разного. Московская поздняя осень, жаркая египетская зима, снова Москва и мороз с натоптанным в камень снегом, а после, всего через сутки - мягкий туман по мокрым травам над морем. Теперь вот - дождь. Несколько зим, вложенных одна в другую. Тут, у моря, не самого южного, но совсем не северного, зима капризна и меняет настроение каждый день. Только ноющее запястье, ушибленное в детстве, скажет вечером о том, что завтра, возможно, уйдет сухой морозный ветерок и на его место пришлепает тихий дождик, чтобы к вечеру, соскучившись собственным шуршанием, нахмурить небо низкой серостью, ударить ветром по глазам так, чтоб из них слезы, и обдать колючими каплями. А после, сорвав зимнюю злость, отойти, уступая небо сонному солнцу... Ах, да, еще была влажная, горячая духота и мерно идущий перед глазами силуэт. Во снах, недавно.