Вступление

   - Тут люди маленькие. По сравнению вот, со степью, морем.

   - Люди всегда маленькие.

   - А в городе?

   - Там они муравьи. Маленькие и много их.

   - Ну да. Наверное. Но все-таки.

   - А пальцу твоему нестрашно, что он меньше тебя целого?

   - Не знаю. Он же часть меня.

   - И мы тут часть. Не понял разве? - она внимательно глянула на него поверх чашки и Витька поежился, вспоминая желтую ночь, черные сны и то состояние, будто его рвет на части, перед мерной штормовой водой. Но с вызовом спросил:

   - И все? Так мало?

   - Не все. Еще у нас душа.

   - А-а...

   Но она прервала:

   - Говоришь много.

   И Витька замолчал. И правда, ну что нового ей скажет? А спрашивать, так у самого есть голова, можно подумать и что-то понять. Вот это, про размеры и про душу, и почему после ночи так страшно было...

   - И думаешь много.

   Поставил на вытертую клеенку чашку:

   - Приехали. Уже и думать нельзя?

   - Можно. Только не всегда.

   Витька хотел хмыкнуть, потом возразить, следуя за быстрыми мыслями... потом рассердиться, потом раскрыть рот и сказать. Но не стал, додумав все, не произнося слов. Улыбнулся. Марфа урчала мерно, как волны, но совсем уютно и только для него.

   И было тихо, через шум моря за холмом и редкие цвиканья птиц в ветках.

  

   - Хорошо было?

   - Сегодня? Д-да.

   - А плохо?

   - Да. И плохо было. Очень. Потом.

   Лариса кивнула и перелистнула страницу.

  - Ларис...

  - Да? - она глянула недовольно и быстро, но Витька насупился и решил все-таки досказать:

  - Ты извини. Ну, не могу я еще сам. Тяжело мне одному. Скажи...

   Лариса положила книгу на колени, показывая, что выслушает.

  - Я ночью сегодня... Ну, в-общем, девочки там. Яша. Я, понимаешь, если бы кто хоть словом был против, я бы и не... Но ведь сами! Ну, шли сами. Пили и ели апельсины. Я и...

  - А хотел?

   Его снова подкинуло внутри, как на качелях, от мрачного желания - владеть, подчинять, глядя, как подчиняются. Не ломать рукой, лишь взглядом указать. И снова закружилась голова. Он закрыл глаза. Открыл, глядя на Марфу, будто она тоже должна помочь разобраться. Ответил хрипло:

  - Хотел. Еще как.

  - Хорошо. Хотел. Имел возможность. Не принуждал. Так?

  - Да.

  - А должен был? Сразу давай, раз уж болтаешь пустое.

  - Нет! Если вот так, по высокому, не должен был!

   Лариса пожала плечами и снова взяла книгу, раскрыла на коленях и опустила голову. Сказала медленно, с легким раздражением, как совсем глупому ребенку:

  - Все теперь внутри тебя. Все запреты и разрешения.

   И замолчала, перелистывая страницу.

   Витька, осторожно сняв кошку с колен, встал. Помыл чашку и пошел к себе в комнату. Разделся, зевая, вытянулся на прохладной, реденькой от стирок простыне. Засыпая, думал, вот где хорошо ему, несмотря на сердитость хозяйки, которая как горький отвар, что лечит от злого кашля. "Я дурак еще. И бродяга… у меня все вещи по трем местам, раскиданы… и даже камера в гостинице. А я вот, сам по себе. И все теперь внутри меня"

 Спал долго и когда проснулся, было тревожно, как в детской сказке о девочке Герде, которой давно пора идти и что-то делать, искать, а она все грезит наяву в саду за высокими стенами. Пока не пришла осень с холодными ветрами.

   Но потянулся до скрипа в суставах и ощутил - все правильно. Не зря ушел из маленького номера с медовым светом, где в душе горячая вода и телефон у зеркала. И еще подумалось, все больше и больше вещей не планирует, а чувствует. Раньше мыслей приходит понимание, где надо быть и что делать. Не словами проговорено, что делать, а будто маячок внутри мигает: правильно-неправильно.

   Лежать и слушать, как в кухне гремит посудой Лариса, было правильно. Купол, прозрачный, высокий и прочный, был здесь. И как же хорошо, что есть этот защищенный дом и его странная для обычных людей хозяйка, которая многое говорит и делает поверх общих слов и дел.

   Сетчатая белая занавеска отбрасывала вафельную тень на полки с книгами. Витька смотрел и время его растягивалось, позволяя лежать и смотреть, как золоченые корешки покрываются сеточками теней и потом, когда солнце прячется, снова остаются одни, сами по себе.

   - Васька пришел, - сказала за дверями Лариса и протопала к выходу твердыми небыстрыми шагами, кинула во двор высокий крик:

   - Цы-ыпа, цы-ыпа, цы-ыпа!

   Кричала и слышно было, думала о другом.

  

   Василий сидел в кухне, весь окунутый в дневное солнце и чай парил широкими струями над засвеченной чашкой.

   - Ну, ты спишь, - сказал и стал дуть на кипяток. Когда поднимал голову, на щеках засверкали капельки пота.

   Витька улыбнулся, схватывая в рамки картинку залитой светом жаркой кухни и стриженого мальчика с большой чашкой.

   - Да. Дурацкая ночь получилась. Лег там, проснулся здесь. Ты чего прибежал, просто так?

   - Дело есть. Ты пей чай, потом скажу, - был он суров, говорил кратко и неожиданно по-взрослому, не улыбаясь.

   Марфа посмотрела на обоих сидящих, подумала и выбрала Ваську. Помесила лапами на коленях и заурчала, прикрывая глаза. Тот погладил ее, но морщинки со лба не сошли. Витька хлебал чай, заедал куском рыхлого хлеба с подтаявшим маслом и думал, что сказать о Наташе. Вчера, выходит, и не видел ее.

   - Спасибо за чай, теть Лариса. Пойдем погуляем, Витя, да?

   - К морю?