Вступление

   Стоял на вершине, оглядываясь, чувствуя зуд в кончиках пальцев. Несколько раз поднимал камеру, и, не глядя в видоискатель, водил глазами по плавным, уходящим в далекую дымку, спинам курганов. Хмелем пришло ощущение силы и одновременно горькой нотой в силе этой - тоска: понимал, что один глаз фотоаппарата не охватит всего, что видит он сам - не только глазами, но и сердцем, ушами, ловя звуки, запахи и перемешивая их с обрывками мыслей. Полез рукой под расстегнутую куртку, потер грудь. И обрадовался, когда Ноа шевельнулась под пальцами.

   Подошел к валуну, что торчал криво, предлагая выемку с одного края, неглубокую и потому сухую, без лужицы зимней воды. Сел, распахивая куртку:

   - Ты хочешь прийти?

   - Со-с-скучилсся? - тугие кольца шевелились под свитером, топырили ткань, подталкивали его локоть, выбираясь под свежий ветер, и вот уже поблескивала лаком на солнце упругая кожа.

   - Да, - подставляя ладонь, гладил узкую голову, - конечно! Я, знаешь, я боюсь часто, что не придешь, перестанешь приходить.

   - Навс-сегда с-с тобой, пока жив... Нос-сишь свою кожу.

   Чуть откинувшись, удерживал на руках тяжелые извивы. Ноа, проскользив по рукам, вилась вокруг пояса и укладывала на выветренный камень завитки хвоста.

   Сидели вместе, венчая макушку холма странным изваянием: мужская фигура с расставленными для упора ногами, и - петлями круглого тела по камню, запутав в зимней траве заостренный хвост, огромная змея, обвившая его пояс и плечи, сверкая под желтым сочным солнцем письменами орнамента.

   - Поговори со мной, Ноа. Побудь.

   - Хотел сснимать...

   - Хотел. Но я каждый день снимаю. А ты молчишь всё. Поговори.

   - Сейчассс...

   Чуть прижимая его ладонь, голова змеи заскользила выше и выше, пропуская через подставленные пальцы округлый край тулова и, касаясь витькиного лица, прижалась, замерла, как бы встав рядом, в рост его, сидящего на камне.

   Он вздохнул, вспоминая, как говорил в самом начале мастеру-татуировщику "мою женщину, и чтоб летать с ней". Охватил тулово, прижал к себе, закрывая глаза. И почувствовав, как пальцы ерошат волосы, приоткрыл. Ноа смотрела, человеческими своими глазами, удлиненными и темными, и прямо у лица ее полураскрытые яркие губы. Улыбается.

   Витька прижал ее крепче, кутая полами распахнутой куртки, но ладони собирали на женской талии грубую ткань, - пришла одетая.

   Чуть отодвинувшись, оглядел плечи под желтого цвета каким-то хитоном, капюшон, отброшенный на спину и укрытый волосами. Но ноги босы, вон, поджимает пальцы на холодной траве.

   - Иди сюда, - усадил на колени, устроил холодные ступни в руках, - держись за меня, дай согрею.

   Она держалась за плечи, дышала в ухо ему запахом джунглей из снов и иногда совсем по-человечески ойкала тихо, когда слишком нажимал пальцами, растирая озябшую кожу.

   Когда босые ноги стали теплыми, Витька накрыл их полой куртки.

   - Ну что? Просто посидим, посмотрим? Или расскажешь что?

   - А что хочешь, мастер.

   - Какой я мастер. Бегаю, как заяц, то пью, то вот с девахами зацепился. Это же слабость, да? Помнишь, в Каире предупреждение было, чтоб от соблазнов берег себя?

   - Помню.

   - Ну вот.

   - Ты человек. Если видишь слабости, уже хорошо.

  - Вижу, Ноа. И чего раньше не видел, тоже. ...Снимать хочу. И боюсь. Потому что вижу больше, чем может эта игрушка. Несовершенная она.

  - Не в ней дело.

  - Ну, наверное, - с сомнением сказал Витька. И кивнул:

  - Не в ней, конечно, что я детсад развожу. Была бы самая клевая, все равно, она одно видит, а я-то - другое совсем.

   - Всегда боишься?

   - Не-е-ет. Иногда подхватывает и несет. И тогда я будто танцую внутри. Как летаю. Но так не всегда.

  - Сделай так, чтоб всегда, - голос Ноа звучал немного лениво, будто говорила о простом. Витька фыркнул:

  - Ага. Так просто. Возьми и сделай, чтоб всегда. Это же вдохновение. Оно?

  - Да.

  - Оно по приказу не приходит!

  Ноа подобрала соскользнувшую ногу, укрыла колени грубым холщовым подолом. Проговорила ему в плечо, дыша тепло в растянутый воротник свитера:

  - Ты мастер. А капризы, как у детеныша. Слушай слова, мои слова, а не то, что нашептано теми, кто отступил и опустил руки. Летаешь? Запоминай, что внутри. Когда надо лететь, сделайся таким снова. Придумай для себя действо. Действие, одно. Делай и делай.

   - Кнопку, что ли нажать? Внутри себя?

   - Да.

  - Так просто?

  - Нет...

   Глядя на древние курганы, мерно идущие к горизонту, положила руку на его затылок, стала чуть поворачивать голову, чтоб смотрел с ней одновременно. Заговорила:

  - Очень непросто. Не должно быть мыслей, совсем не должно. Только то, что поднимается изнутри. Бери и кидай через сердце и глаз в свою камеру. Будто нет тебя вообще, а есть только то, что пришло и его надо - туда.

  Собрала ладонями воображаемое, охватив горизонт, травы, ветер и дальнее море, прижала к груди и, пронеся рядом с горлом, бросила перед лицом смуглые руки, распрямляя пальцы. Витька схватил ее за талию, испугавшись, вот улетит следом.

   - Ноа! Как же - без мыслей? Ведь человек, не зверь.