Вступление

   - Там шумит, - Василий нахмурился, попадая в рукав шуршащей курточки, - разговор есть, ну если хочешь, пойдем к морю, а потом наверх.

   Море билось так же, как ночью, но сверкало в тускнеющем свете прошедшего полудня и видно было, как заворачивает в воду рыжий песок, подгребает под себя, и снова тащит на берег. Просторные волны оставляли плоские пенные ковры, большие и нежные, как шали из козьего пуха. Узоры и завитки закручивались, переплетались и тут же исчезали под новой волной.

   Василий пошел вдоль, по кромке пены, где песок прибит, как цемент. Витька шел рядом. Говорить здесь и правда было нельзя. А когда волна грохала себя о берег, сверкая солнцем, хотелось крикнуть, чтоб быть вместе с морем.

   Пройдя пару старых лодок, полузасыпанных песком, Вася свернул к домам, в широкий проход между беленых каменных заборов. Витька шел следом.

   - Вась, летом тут на лодках, наверное, посиделки?

   - Ага. И дальше, видишь, где скалы маленькие? Там мидий много, костер делают и там сидят.

   - Я так и думал.

   - Рассказывают всякое.

   - И ты сидишь?

   - Не, большие прогоняют. Но мы за скалой хоронимся и все слышно.

   Между домов ветер гулял от стены к стене и грохот волн толкался в спину, заставляя прибавлять шаг. Пахло свежими огурцами. Или арбузами. Зимой морская трава не гниет, солнце ее не палит, подумал Витька, вот и арбузы. А кто приезжает летом, те и не знают, что зимой вот так. И припомнил, когда пару раз мыл под краном в своей кухне фасоль, то в воде она гремела, как галька, которую таскает морская вода. Сразу приходила тоска. Хотел сюда, наверное.

   Проулок поднимался выше, карабкался на холм, а дома не успевали, оставаясь внизу, и только цепкие проволочные изгороди провожали их до середины подъема.

   Рыжий подшерсток зимней травы покрывал круглую спину холма и стоял торчком, не поддаваясь быстрому ветру. Море здесь шумело негромко, но все сказанное ветер вырывал прямо изо рта и уносил.

   - За верхом, дальше, там доты. Туда пойдем, - Вася махнул рукой в сторону огромной бетонной лепешки, пришлепнутой наискось через макушку холма.

   Обойдя вросшую в землю крышу, спустились на несколько метров и вошли в просторную землянку с каменными стенами. Через круглые проломы внутрь смотрели полынные ветки, бились о камень стен.

   - Черт! Это же от снарядов дыры!

   - Ага.

   Вася ушел за угол и загремел там. Витька ходил по приземистому помещению, смотрел в низкий потолок, перехваченный ржавыми балками. Слышал вой снарядов, что попадали вот сюда. Каково здесь было тогда?

   - Иди сюда.

   За углом на огромном плоском камне лежала картонка и стояли на ней серые стаканы, пара алюминиевых вилок. Вася сидел на камне поменьше. Витька подошел, сел на перевернутое мятое ведро, разглядывая на стене рисунок разноцветными мелками: длинный паровозик гусеницей и на открытых тележках-платформах - человечки. Под паровозиком надпись на латыни, длинное что-то.

   - Это кто же рисовал? Вы? А писал кто?

   - Не. Это из экспедиции дядьки тут сидели. Если дождь и неохота домой. Пели песни, на гитаре играли.

   - Надо же, - Витька смотрел по сторонам, привычно ища взглядом тонкие шприцы, пустые бутылки. Бутылки были, валялись в углу. Шприцов не было.

   - Ну, давай, рассказывай дело свое.

   Василий сидел прямо, положив руки на картонку. И одной рукой, сгибая пальцы, царапал, сдирал заусеницы. Было так тихо, что щелчки ногтей о кожу слышны. Витька поморщился и мальчик сразу руку разжал, сунул в карман.

   Смотрел прямо на Витьку зелеными Наташиными глазами и лицо его было мрачным, крепким лицом человека, все решившего для себя.

   - Ты сказал, на рыбалку поедешь, сети вынимать. Поедешь?

   - Если возьмут, поеду.

   - Возьмут. Он уже хвастался Петрухиному бате, что ты на него работаешь.

   - Так...

   - Ага. Сказал, что теперь на него столичные работают. Ну и ладно. Он может тоже пойдет, за рыбой. Он щас нечасто ходит, потому что начальник. А ты его в бухте отведи в сторону, от всех, и там убей.

   - Вася! Ты с ума сошел что ли? Ну как я человека убью?

   Василий положил руки перед собой, зашуршав старым картоном. Сказал, глядя на кулаки:

   - Не человек он.

   Витька вскочил, загремело упавшее ведро.

   - Тебе сестру жалко, ну да. Но ведь нельзя так! Пусть он сволочь, но нельзя человека взять и убить! Я не могу!

   - Точно не можешь? - голос у Васьки задрожал и сорвался.

   Витька замолчал и отвернулся к паровозику-гусенице. Увидел, вместо цветных тележек нарисованные неумело сугробы, и между ними багровые пятна начирканы грубо. Человечки, что ехали куда-то, размахивая палочками рук, уже не едут, а стоят кучкой сбоку, глядя на пятна, где до того лежали эти, закоченелые уже, которых увезла машина.

   - Ну, бывает всякое в жизни, - охрипшим голосом сказал, - драки бывают, защищаться приходится.

   Тонкий ветер свистнул над головами, проскакивая из круглой снарядной дыры в щель выхода.

   - И нелюди бывают. Но когда они первые ведь, тогда еще куда ни шло.

   Василий молчал.

   - Надо бы тебя домой погнать и больше не говорить об этом! Или прекращай! Ну, хочешь, пойдем вместе, что у вас тут, сельсовет? Расскажем, что у него там и как.

   - А знают все.